Если бы не очки, он бы напоминал не столько императора Нерона, сколько Марка Туллия Цицерона, обдумывающего речь в сенате.
– Обнаружила себя снова в студии… – рассеянно пробормотал Г. М. – Проклятие! – Он встрепенулся и поправил съехавшие очки. – Прошу прощения, сынок. Старик временами становится туповатым. В какой грязной работе доктора обвиняют теперь?
– Я не обвиняю его и даже ни на что не намекаю, – солгал Крафт. – Я только спросил, где он был в воскресенье вечером.
– Черт бы вас побрал, сэр! Я был дома!
– Понятно. А когда вы легли спать, доктор?
– Очень рано. До девяти. Очевидно, накануне я слишком переутомился.
– После этого времени вас кто-нибудь видел?
– Ну… нет. Меня никто не беспокоил.
– Значит, вы не могли бы доказать, что были дома, если бы в этом возникла необходимость?
Я вцепился в свой воротник.
– Теперь я скажу вам, как обстоит дело, – серьезным тоном продолжал Крафт, указывая на меня карандашом. – Я пытался быть сдержанным, но вы не оставляете мне выбора. Кто-то убрал оружие с места самоубийства и избавился от автомобиля, чтобы защитить честь миссис Уэйнрайт. Предупреждаю вас, доктор, завтра утром на дознании у вас будут неприятности. И их причиню я. – Он повернулся к Г. М.: – Разве вы не понимаете, сэр, что мне нужны только доказательства? Представьте мне хоть одно доказательство, что они не убивали себя! Вы утверждали, что они изобрели способ летать по воздуху или идти не оставляя следов…
– Я все еще это утверждаю.
– Тогда как они это проделали?
– Знаете, – Г. М. тяжко вздохнул, – у меня всегда было название для этого.
– Для чего, сэр?
– Для ситуации такого рода. Я называл это дьявольской извращенностью всего в целом. А за то, что мы оказались в этой неразберихе… – Г. М. сердито повернулся ко мне, – можете благодарить вашего друга, чрезвычайно убедительного оратора мистера Стивена Грейнджа. Он лучше всех солиситоров, с которыми я встречался, умеет отравлять умы полицейских.
– По-моему, сэр Генри, мистер Грейндж единственный, кто рассуждал здраво, – возразил Крафт. – И он имеет влияние на коронера.
– Не сомневаюсь. Завтра доктор Кроксли окажется в кутузке, или я голландец. Вот почему я должен сидеть и думать. – Г. М. окинул нас мрачным взглядом, будто римский борец перед выходом на арену. – Больше ничего не остается. Мне нужно разгадать этот трюк с левитацией.
– При моей скромной помощи, – добавил Феррарс. – У меня есть предложение. Думаю, я могу разгадать его для вас теперь же.
– Вы? – отозвался Г. М. с презрительной усмешкой, словно его молодой друг был червяком, обретшим дар речи.
– Не слишком задирайте нос. Вы не единственный в мире способны наслаждаться забавными делами.
– Разумеется. Но я не имел в виду забавные дела вашего типа – с Белл Салливан или…
К моему удивлению, Феррарс густо покраснел. Хотя он развалился в кресле, постукивая по зубам черенком пустой трубки, в его фигуре ощущалось странное напряжение.
– Мой дорогой Коммод, – сказал он, – между мною и Белл никогда ничего не было. Очевидно, вчера вечером я слишком много выпил и сболтнул лишнее. Прошу вас не упоминать об этом при Молли Грейндж.
– Почему?
– Считайте это моей причудой.
– Я не могу вас понять, – сказал Г. М. – Иногда вы говорите как отъявленный распутник, которому наскучил свет, а иногда – как молокосос, прибывший из Итона на каникулы.
– Пока что я пытаюсь решить вашу проблему, – вежливо напомнил Феррарс. – Вы утверждаете, что наши друзья не могли спуститься с утеса на берег?
– Разумеется.
– А что, если они спустились на парашюте?
Г. М. сурово посмотрел на него:
– Не болтайте вздор, сынок. Терпеть этого не могу. Кроме того… – он почесал нос, – я уже об этом думал.
– По-вашему, это вздор? – осведомился Феррарс. – За последнее время мы видели немало удивительных трюков с парашютами. Не уверен, что можно открыть парашют и удержаться на нем, прыгая со сравнительно небольшой высоты в семьдесят футов, но почему это невероятно?
– Потому что я так говорю! – рявкнул Г. М., постучав себя по груди. – Такое было бы кое-как возможно для опытного парашютиста со специальным парашютом и приземлением на относительно ровную поверхность. Но какой шанс был у этих двоих, не имеющих ни опыта, ни, насколько нам известно, парашютов, прыгая на камни в темноте ветреной ночью? Нет, сынок, это не пойдет.
– Тогда как же это было проделано?
– Именно это мы собираемся выяснить. Пошли!
– Только не в этой одежде!
– Что в ней плохого, а? Вы ведь хотели рисовать меня в ней, хотя подозреваю, что таково ваше представление о забавной шутке. А если так…
– Это одеяние подходит для моей студии. Но я не хочу, чтобы вы расхаживали в таком виде по деревне. Черт возьми, что скажет старик Грейндж, услышав, что мой гость ходит по улицам в костюме древнего римлянина?
– Ну и что в этом такого?
Феррарс молча указал на принесенный им костюм Г. М.
Спустя двадцать минут мы стояли при бледном свете клонящегося к закату солнца, глядя на следы, оставленные Ритой Уэйнрайт и Барри Салливаном на дорожке, обрамленной белой галькой. Суперинтендент Крафт поглаживал подбородок со снисходительным видом игрока, у которого на руках одни козыри. Феррарс, как побитый пес, примостился на ступеньках у задней двери. Г. М., выглядевший куда пристойнее в обычном наряде, за исключением одного матерчатого шлепанца, склонился над следами так низко, как позволяло его брюхо.
– Ну, сэр? – не выдержал Крафт.
Г. М. поднял голову.
– Иногда вы до тошноты напоминаете мне Мастерса. Следы абсолютно подлинные. С ними не проделали никаких трюков.
– Именно это я вам и твердил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57