– Вагиз, миленький, пожалуйста, давай что-нибудь придумаем, а?
Драгдилер упивался подобными моментами. Ощущение тотальной власти над клиентами, ощущение бесконечного, безнаказанного могущества… в эти мгновения Вагиз чувствовал себя Богом. Или как минимум Суперменом. Он позволил Веронике вернуть себя на табурет, улыбнулся и небрежно провел рукой по щеке:
– И что мы можем придумать на шестьдесят монет?
Метро должно было закрыться через четверть часа, и электрички собирали последнюю жатву с полупустых перронов. Уставших, сонных перронов, несущих на себе следы дневного вторжения людей: пустые бутылки, обрывки газет, оторванные пуговицы.
Ночное метро – это особый мир. Мир безлюдных пещер, изредка наполняемых ревом железных червей и механическими голосами: «Осторожно, двери закрываются, следующая…» Голоса разносятся по станциям, отражаясь от мраморных сводов и ускользая вверх по эскалаторам, стараясь долететь до таких же пустынных, как перроны, московских улиц. Ночное метро – это победа холода над душой, это стальной механизм, живущий по своим законам, действующий безо всякого вмешательства человека, но пока еще подчиняющийся ему. Пока, потому что ночное метро слишком хорошо разбирается в людях, оно видит то, что они стыдливо скрывают днем, оно может читать правду по их усталым лицам.
И вряд ли ночному метро нравится то, что оно видит.
– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Электрозаводская».
Вероника подняла голову, огляделась, почувствовала взгляд сидящего напротив мужчины и машинально поправила слегка задравшийся подол коротенького летнего платья.
«Подонок, делает вид, что спит, а сам пялится на мои коленки!»
Клевавший носом пассажир заерзал – кино закончилось.
«Вот так-то лучше».
Похотливый мужичок напомнил Веронике Вагиза. Даже не Вагиза, а комнатку за баром, в которую ее привел драгдилер. Маленькую комнатку, заставленную ящиками со спиртным. Почему Вагиз не отвел ее наверх, где есть уютные «кабинеты», специально предназначенные для подобных целей? Вероника наклонилась и осторожно погладила ссадину на икре. Поморщилась.
«А на бедрах наверняка появятся синяки! Грубое животное!»
Вагиз был совсем не ласков. Его стальные пальцы с ухоженными ногтями яростно впивались в кожу девушки до тех пор, пока, удовлетворенный, он не оттолкнул от себя Веронику и брезгливо достал из кармана носовой платок.
«Ну и пусть! – Спрятавшиеся на дне сумочки ампулы заставили Веронику непроизвольно улыбнуться. – Зато у меня есть «стим». Целых две дозы!»
* * *
Москва, институт им. Сербского,
30 июля, понедельник, 03.18
– Как он это сделал? – мрачно спросил Хвостов.
Приземистый мужик с большой круглой головой, он был начальником смены, и именно ему предстояло отвечать за произошедшее перед директором.
Румянцев виновато развел руками:
– Не представляю.
– Ты хоть понимаешь, сколько стоит твое «не представляю»? – с тихой злобой поинтересовался у надзирателя Хвостов. – Ты знаешь, в чем нас могут обвинить?
– Догадываюсь, – глухо буркнул Румянцев.
– За этой тварью цистерна крови! Его вся страна ненавидит! Что мне теперь прикажешь делать? Все ведь решат, что мы его специально замочили, чтобы он сумасшедшим не прикинулся!
– А я что могу?
– «А я что могу»! – передразнил Румянцева Хвостов и устало прислонился к распахнутым дверям камеры номер тридцать семь.
Емельян Остапчук лежал на спине, неестественно вывернув голову и вытянув руку так, словно пытался схватиться за привинченную к полу ножку нар. И серые стены, и бетонный пол камеры были залиты кровью и украшены быстро остывающими внутренностями маньяка, а его тело представляло собой кошмарное месиво мышц и костей. Если бы Хвостов или Румянцев были поклонниками стиля фэнтези, то они могли бы подумать, что несчастного Остапчука пожевал и выплюнул случайный дракон. Но надзиратели не читали сказки.
– Такое впечатление, что он в центрифугу попал, – буркнул начальник смены, пытаясь справиться с дурнотой. – Или в машину какую-то.
– Или его человек сто топтало, – угрюмо выдвинул свою версию Румянцев.
– Ну, тебе виднее.
Легкое удивление вызывало лишь то, что не пострадала голова Поволжского Людоеда. На ней даже не было крови, зато был дикий ужас, застывший в вытаращенных глазах. Ужас такой, словно Остапчук увидел все свои жертвы сразу.
«Нет, – поправил себя Хвостов. – Если бы этот гад увидел все свои жертвы, он бы только посмеялся».
Тогда что могло так напугать Остапчука?
Толпа уголовников с заточками? Хвостов знал, что криминальный мир с яростью следил за кровавыми похождениями Поволжского Людоеда, и сразу после его поимки по зонам прокатился приказ при первом же появлении убрать выродка. Но вряд ли бандиты вызвали бы у маньяка такой страх. Да и сколько их здесь ждет освидетельствования? Десяток? Два десятка? Хвостов покосился на Румянцева. Мог ли надзиратель допустить в камеру Остапчука уголовников? Теоретически…
Да какая, к чертовой матери, теория?! Чтобы притащить в это крыло криминальных отморозков, Румянцеву пришлось бы вступить в сговор еще как минимум с тремя надзирателями, как-то обмануть камеры видеонаблюдения…
«Кстати, о видеокамерах!»
Хвостов включил рацию:
– Двадцать первый, двадцать первый, это ноль второй, как слышите?
– Двадцать первый на связи, – отозвался дежурный на пульте видеонаблюдения.
Начальник смены помолчал, глядя на переминающегося с ноги на ногу надзирателя, и поинтересовался:
– Степаныч, ты видеозапись проверил?
– Проверил, – подтвердил дежурный, – все чисто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19