Мне еще не приходилось говорить с таким странным ребенком. На вид она была моей сверстницей, то есть ей было лет двенадцать-тринадцать, но никто из моих знакомых не способен был так просто говорить о смерти. Смерть каждый день была слишком близко, чтобы не думать о ней вообще, но поскольку люди не рисковали выходить в океан, она редко кого настигала, отчего каждый случай гибели кого-то из островитян нес на себе печать глубокой трагичности. А в словах девчонки была не трагичность, а лишь сдержанная грусть, вот что меня удивило.
Мы спустились с пригорка и увидели в клубах дыма взрослых, суетившихся у недостроенного моста. Не хватало всего одного пролета, и мой отец с двумя помощниками пытался веревками связать оставшиеся бревна. Но растущие волны снова и снова разбивали непрочную конструкцию. Это было невероятно, немыслимо, но им действительно не хватило всего пары десятков гвоздей, чтобы закончить работу.
— Где скобы?! — крикнул отец.
— Склад провалился под землю! — ответил я. — Есть только гвозди! Зато целая коробка. Это она…
Я обернулся, чтобы показать храбрую незнакомку, сохранившую гвозди с риском для жизни, но девчонки рядом уже не было. Пришлось бежать к своим, чтобы не создавать лишнюю сумятицу у моста. Но я был полон решимости найти ее, когда мы погрузимся на корабль. Или даже раньше. Она не могла никуда деться, остров должны покинуть все.
Если бы не гроза, если бы не шторм, нам было бы намного легче покинуть остров. Никто бы и не подумал выходить в океан, потому что материковые спасатели на транспортных гравилетах вывезли бы все население острова в течение суток. Но в такой шторм могут стартовать только стратосферные баллистические лайнеры, а баллистического порта у нас не было. Вот и получилось, что обстоятельства не оставили нам выбора — хоть и нельзя было выходить в океан, а пришлось.
Когда мост был готов, остров уже трясло так, что бревна и доски, по которым мы поднимались на борт, ходили ходуном. Шторм тоже разъярялся все больше, от него уже не спасали просевшие от землетрясения волнорезы. Гулкие взрывы в жерле вулкана становились чаще и громче, а потом вдруг стало гораздо светлее, потому что в небо ударил фонтан раскаленной добела лавы.
Турбоход, на который мы погрузились, назывался «Принцесса Регина», а название порта приписки мне ни о чем не говорило, поэтому я его не запомнил. Для меня география планеты Земля имела не прикладное значение, как для моих предков, а чисто познавательное. Остров был для меня целым миром — за тринадцать лет я ни разу его не покидал. Должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы на остров приземлился транспортный гравилет, а никакого сообщения, кроме воздушного, с Большой землей не было. За тринадцать лет жизни я увидел гравилет только один раз, когда дядя Гоша заболел психической болезнью, выскочил на порог дома с ракетным ружьем и открыл пальбу по поселку. Мужчины его быстро скрутили, но потом все равно прилетел представитель полиции, увез дядю Гошу в наручниках, и больше мы его никогда не видели.
Крен палуб был очень сильным, таким сильным, что трудно было ходить. Поэтому никто и не старался ходить — дядя Эд собирал людей группами, объяснял им, где лучше расположиться из соображений остойчивости, и все послушно рассаживались в указанных местах. Но мама наотрез отказалась расставаться с отцом, а ему необходимо было занять место в рубке, потому что никто лучше него не знал, как остаться живым в океане. Понятно, что в рубку взяли и меня — ну какая мама в такой обстановке оставит ребенка? Поэтому, как ни хотелось мне найти в толпе спасенную мной девчонку, но пока эту мысль следовало из головы выкинуть. Точнее, положить на дальнюю полочку сознания.
Чтобы вывести судно из опасной прибрежной зоны, где нас могло накрыть извержением, задушить газами или утянуть на дно, когда суша начнет погружаться, дядя Эд сразу дал машинам малый вперед. При этом из-за крена ему постоянно приходилось подправлять курс штурвалом. Я смотрел на его действия как завороженный — никому из моих ровесников на острове еще не доводилось выходить в океан, а уж в ходовой рубке турбохода и подавно.
В дымной полутьме, озаряемой вспышками молний и отсветами вулкана, мы медленно двигались вдоль берега в сторону волнорезов, чтобы выйти из бухты, которая в любой момент могла стать западней. Навигацию в этой акватории нельзя было назвать простой — дяде Эду то и дело приходилось вращать штурвал, чтобы огибать возникающие из тьмы остовы притопленных кораблей, а отец не сводил взгляд с экрана сонара, чтобы обнаруживать еще и те препятствия, которые полностью скрывались в глубине. Но через какое-то время он его выключил, чем вызвал удивление дяди Эда.
— На траверзе девятого пирса спит мина, — сообщил ему отец. — Когда-то весила килограммов двести, но с тех пор она могла вырасти. Я ее давно приметил, но подрывать уже было поздно, ангары тракторного депо снесло бы.
— Сейчас от них и так ничего не осталось, — не отрываясь от штурвала, ответил дядя Эд.
— Да. Но сейчас взорвать нам ее нечем. Если пальнуть из ракетного ружья, то детонацией мины самих накроет, а ничего более дальнобойного у нас нет. С сонаром дальше двигаться смерти подобно. Эти твари реагируют на ультразвук наших приборов, я проверил это полгода назад.
— Понятно. Что предлагаешь?
— Сбрось ход. Я знаю только один способ ее обезвредить. Но придется пожертвовать одним спасательным ботом.
— Можно подробнее? Судно в таком состоянии, что каждое спасательное средство для нас дороже золота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19