Падре Берголомо приблизился к ним, благословил троих царедворцев и поклонился королю.
– Ваше величество, господа, примите мои поздравления. И разрешите пожелать вам в этот прекрасный и радостный день…
– Оставьте церемонии, друг мой, – попросил его Могадор, известный своей простотой и прямотой в обращении с подданными. – Вы отлично знаете, что настроение у нас всех отнюдь не праздничное. И если я не стал отменять сегодняшний прием, то исключительно из тех соображений, чтобы не посеять ненужные слухи и не устроить панику в стране. Не мне вам рассказывать, как быстро все, что происходит во дворце, становится известно в самой глухой провинции. А мой добрый народ с радостью ухватится за ничтожнейшую сплетню…
– А все же – праздник ни в чем не виноват, – с сожалением заметил Берголомо. – Мы никому не поможем тем, что будем печальны и серьезны в радостный канун нового года. Оставим все плохое в году уходящем, и, может, Пантократор дарует нам помимо тяжких испытаний еще и удачу.
– Ваши бы слова да ему в уши, – с чувством произнес генерал. – Что ж, последую вашему совету.
И, подозвав слугу, терпеливо ожидающего в отдалении, он взял себе кубок с красным тагастийским вином.
– С праздником!
– А вы скажите своему Керберону, чтобы принес вам ваши лакомства, падре, – предложил король. – И прошу садиться, господа. Разговор у нас предстоит долгий и обстоятельный.
– Вы очень добры, ваше величество, – склонил голову растроганный логофет.
– Увы, я не столько добр, сколько корыстен, – признался Могадор. – Когда вы наслаждаетесь воздушным кремом, вы становитесь менее подозрительны, и мне порой удается обмануть вашу бдительность. – Он с тоской обвел тронный зал взглядом, словно собирался его перестроить, и приступить немедленно. – Разумеется, я предпочел бы приватную обстановку моего кабинета, а не зал, полный людей, но зиккенгенцы что-то почуяли и так и ходят кругами, как падальщики, так и выжидают…
– Чего?
– Чего угодно. Любого незначительного повода. Им только дай волю, и они с восторгом спилят сук, на котором сидят…
– При условии, что он свалится на нашу голову, – вставил Де Геррен.
– А мне нравится, что о наиважнейших вещах мы станем говорить здесь, – сказал мавайен.
– Вы шутите?
– Нисколько. В кабинете нас легко подслушать и трудно этому воспрепятствовать. А в таком людном месте, где, к тому же шум, музыка и танцы, не так-то просто узнать, о чем мы беседуем. Для этого нужно подойти к нам вплотную, но ведь мы не допустим сюда чужих.
Они расселись у круглого дубового стола, инкрустированного золотом и черепашьими панцирями, – одного из немногих предметов, оставшихся в зале еще со времен Печального короля. Великий магистр отправил слуг на середину зала, к гостям, а еду и напитки подали уже его рыцари.
– Прошу обратить внимание, – с гордостью произнес он. – Сплошные магнусы и ордофанги, ни одного младшего рыцаря. Нам повязывают салфетки люди, на счету у каждого из которых не менее десятка убитых демонов и Псов Абарбанеля, я уж не говорю о нечисти помельче. А как ловко они сервируют стол!
– Я польщен, – пробурчал чегодаец. – Надеюсь, сегодня вы порадуете нас не только этим хороводом любви.
– Он весь вечер такой, – шепнул на ухо своему магистру рукуйен Хорн. – Злой, как тысяча марбасов.
– Обоснованно или капризничает? – уточнил Фрагг Монтекассино.
– К сожалению, обоснованно. Произошло непредвиденное.
– Теперь все время будет происходить непредвиденное, – отвечал ему мавайен. – И нам придется к этому привыкнуть. Что стряслось?
– Я думаю, разумнее будет спросить об этом у меня, а не у вашего несчастного помощника, который и так уже стоит насмерть третий час, уходя от прямых ответов, как из-под обстрела, – ехидно сказал чегодаец.
– Да, господин великий магистр, – вмешался в их разговор король, дожевывая спелый сочный персик. – Мы ценим преданность господина Хорна, его умение держать слово…
– …и язык за зубами, – встрял неугомонный Хиттинг. – Прошу прощения, ваше величество.
– Вашими извинениями можно выложить мост от земли до луны, – беззлобно отмахнулся король. – Вас нужно либо казнить на площади Праведников в назидание всем, кому придет охота перебивать своего повелителя, либо не обращать внимания. Вы же опять прервете меня на полуслове мгновение спустя. Я не прав?
– Виноват, ваше величество, – невозмутимо ответил Хиттинг.
– И потому… – начал Могадор.
– …вернемся к насущным делам, – продолжил несносный чегодаец, к вящему удовольствию окружающих.
Особенно весело хохотал его величество.

* * *

Могадор Первый эт Альгаррода был порядочным, добрым и веселым человеком, пожалуй, даже слишком добрым, веселым и порядочным для того, кто носит на челе непомерную тяжесть королевского венца.
Монаршие обязанности и напрямую связанная с ними необходимость время от времени проявлять жестокосердие и непреклонность тяготили его не меньше, чем великого логофета. Однако, в отличие от последнего, его с младых ногтей воспитывали для того, чтобы он достойно справился со всеми испытаниями, которые уготовила ему судьба, и Могадор был хорошо к ним подготовлен.
Это только в сказках маленькие принцы днями напролет катаются на прелестных белых лошадках, едят только торты и пирожные и спят на груде шелковых подушек.
На самом же деле принцы поднимаются чуть свет, раньше ничтожнейшего из своих подданных, потому что суровый наставник уже стаскивает с них тонкое шерстяное одеяло, какими обычно укрываются солдаты. Особенно тяжело подниматься с постели зимой, когда за окном темно и холодно и белые заледеневшие крупинки стучатся в стекло, как будто просятся в теплую комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121