Ульрих кинжалом распечатал пробку, вскрыл сосуд и налил по полстакана густой ледяной желтой жидкости.
– За что же мы будем пить? – спросила Селестра.
– За неожиданное будущее, которое ждало меня в двух шагах, за дверью.
– А я, пожалуй, выпью за фиалковое счастье, – негромко произнесла воительница, поднимая стакан. – Ваше здоровье, Ульрих Де Корбей.
– Ваше здоровье, прекрасная Селестра Скарвик.
– Если это не любовь с первого взгляда, – пробурчал растроганный Бардонеро, глядя на них, – то я уж и не знаю, какой она бывает.

* * *

Керберон, выспавшийся у дверей кабинета великого магистра, доставил падре Берголомо в его резиденцию, провел в опочивальню, прогнал всех слуг, сам уложил старика в постель и задернул плотные синие шторы, вышитые белыми и розовыми птицами, на высоком стрельчатом окне. Комната погрузилась в прохладный полумрак.
Логофет молча наблюдал за верным телохранителем, лежа под невесомым шелковым покрывалом в широкие синие и белые полосы. Тот выглядел свежим и бодрым. Несколько часов крепкого сна полностью восстановили его силы. И хотя они с Кербероном были ровесниками, Берголомо казалось, что он смотрит на своего сына, настолько молодо выглядел бывший убийца. Его зеленые глаза нисколько не выцвели за стремительно пробежавшие тридцать шесть лет их знакомства; на высоком открытом лбу почти не было морщин. Гладкие щеки, статная, подтянутая фигура, крепкие, совершенно не одряблевшие мышцы – все это противоречило действительности. Впрочем, логофет не удивлялся. Он знал причину.
Он даже нисколько не завидовал Керберону в его чудом сохранившейся молодости и силе, ибо не раз и не два задумывался, хотел бы он сам получить ее такой же ценой, и всякий раз понимал, что нет. Существуют в мире вещи пускай заманчивые и прекрасные, но от которых простым смертным следует держаться подальше.
Старик задохнулся, закашлялся; его сухая рука, похожая на сморщенную птичью лапу, зашарила по покрывалу. Снова прихватило сердце. В последнее время это стало случаться все чаще. Ах, как не хотелось умирать! Да, ему больше семидесяти; да, он пережил многих сверстников, но все это отвлеченные рассуждения, которые никак не относятся к главному – острому и невыносимому желанию жить. Любопытно, что в молодости, когда годы тянулись медленно и, казалось, впереди простирается вечность, он не ощущал так остро красоту и прелесть каждого дня. Как поздно, как преступно поздно пришло к нему понимание! А времени почти не осталось. И все равно он не завидовал Керберону. Нет, не завидовал. Разве что самую малость.
Телохранитель присел на тяжелый резной табурет возле постели, взял руку Берголомо и стал осторожно, но сильно нажимать последовательность точек на запястье, в центре ладони и между большим и указательным пальцами, а затем легко помассировал углубление под острым кадыком, на котором торчали несколько коротких седых волосков. Приступ закончился, дышать стало легче.
– Сейчас Мара принесет отвар, – негромко произнес Керберон. – Вы выспитесь, и вам сразу станет легче.
– Твои бы слова да Пантократору в уши, – слабо улыбнулся логофет. – Ты посидишь со мной немного?
– Я никуда не уйду. Спите спокойно.
– Я не хочу спать. Мысли мешают.
– Вам нельзя волноваться и принимать все так близко к сердцу. Это уже несерьезно.
– Ты знаешь последние новости. И как тут прикажешь не волноваться?
– Просто. Вы ведь все равно ничего не можете изменить. Поэтому разумнее всего – увидеть сложившуюся ситуацию не изнутри, но чуть со стороны. Не стоит еженощно смотреть чьи-то чужие кошмарные сны, правда?
– Правда, но я так не умею.
– Если вы хотите жить, – жестко сказал Керберон, – вам придется этому научиться.
– Не ругай меня, – попросил старик по-детски жалобно. – Мне и без того плохо.
– Помилуйте, падре, разве я вас ругаю? Я просто прошу, чтобы вы поберегли силы на будущее. Они вам ох как понадобятся. И вам, и всем остальным. Подумайте об этом.
– Просто иногда страшно становится, какой ты правильный, – ласково проворчал Берголомо. – Нотации мне читает, отвары гадостные заставляет пить.
– И гулять завтра пойдем, – вставил Керберон невозмутимо. – Пешком, три круга вокруг дворцового парка, по дальним аллеям.
– У нас не будет времени.
– Поищем как следует и найдем. Погода хорошая. Возьмем с собой секретаря, пару пажей со свитками, и будете диктовать документы на ходу. Сердце нужно тренировать, иначе оно устанет болеть.
– Чтобы диктовать одни документы, сперва нужно прочитать и внимательно изучить другие, – заметил логофет, сдаваясь.
– Я прочитаю вслух все, что нужно, и столько раз, сколько понадобится.
– Что бы я без тебя делал?
– Жили бы спокойнее, – усмехнулся телохранитель. – О, а вот и наша добрая Мара с горячим питьем.
В опочивальню, мелко семеня, вошла пожилая женщина в пестрых чунях, темном платье, длинном фартуке и с роскошной седой косой, уложенной сзади в огромный узел, скрепленный золотой заколкой – неожиданно дорогой по сравнению с ее простым нарядом. Тяжесть волос заставляла ее откидывать голову назад, и оттого непосвященным казалось, что она смотрит на всех свысока. Впрочем, в отношении многих людей это тоже являлось правдой.
– Довели себя, – заявила она, подходя к постели и ставя поднос на низенький столик. – Под глазами черняки, щеки впали, как у арестанта, глаза блестят, как у чумного… Просто прекрасно. А ты куда смотрел, телохранитель? – напустилась она на Керберона. – Или ты ждешь демонов и вражеских солдат, а там хоть трава не расти – пускай он себе дурака валяет как хочет. Ты же знаешь, с кем имеешь дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121