К тому времени, как Архаров заступил на свой новый пост, дело сдвинулось с мертвой точки - но куда-то не туда. После неслыханного пожара 1747 года запрещено было по крайней мере, в центре города - ставить деревянные заборы, а кому охота огораживаться - пусть тратится на железные решетки; призвали также к порядку извозчиков, которые во время пожаров взвинчивали цены за вывоз имущества погорельцев. На полицию возложили обязанность расписать их по частям, снабдить ярлыками (которые они теряли с умопомрачительной скоростью), а также следить, чтобы они являлись на пожары и вывозили имущество бесплатно. Нетрудно представить, какая из этого вышла морока.
Более того - неопытная пока по части хозяйственных указов молодая государыня подписала в 1763 году следующий: чтобы обязательная для полиции Санкт-Петербурга и Москвы пожарная команда имела в своем составе одного брандмайора, одного брандмейстера, семь унтер-брандмейстеров, мастера для заливных труб, кузнецов, слесарей, еще множество вспомогательных лиц, даже двух сапожников, и только одно было позабыто. Прореха обнаружилась при первых же пожарах - в штате не были предусмотрены обычные пожарные служители, которым положено с баграми лезть в пламя, так что блистательные команды вместе со своими трубами и насосами довольно долго не выезжали по сигналу тревоги, а с огнем по-прежнему управлялись сами обыватели.
Далее была невнятица: по «Наставлению губернаторам» от 1764 года противопожарные службы перешли в их подчинение - но в губернских городах. Москва еще оставалась на каком-то особом положении - там повелось использовать для тушения огня гарнизонных солдат, и даже более того - обучать их этому ремеслу. Из-за чего командиры были сильно недовольны - поди знай, когда разгуляется красный петух, срывая все планы господ офицеров к чертям собачьим.
Мирить людей Архаров умел одним добрым способом - сунуть кулаком в зубы правому и виноватому, это очень успокаивало. Но способ был хорош в полку с солдатами, и то - не всякий раз. Так что разбирался с пожаром и с неким сварливым пехотным капитаном, чьей фамилии не расслышал, он допоздна.
Наутро Архаров позвал Устина, велел прочитать вслух все, что набралось по делу господина Вельяминова.
Архаровцы, посланные в «Ленивку», были изруганы нещадно, однако хозяин убоялся зуботычин и пошел следствию навстречу - сбегали даже за девкой, что приставала к обалдевшему недорослю. Определили время его появления - вышло, что пришел, когда стемнело, и даже вспомнили - не вошел, а влетел, запыхавшись.
Был ли уже пьян? Этого не поняли, но отметили безумный взор и безнадежное бормотание.
Архаров осторожно, чтобы не испортить свеженького Никодимкиного волосяного творения, почесал в затылке. Похоже, тайный игорный притон, откуда выпустили недоросля, был где-то неподалеку. Можно бы посадить Вельяминова в карету, покатать по окрестным улицам, может, признает дом… ан нет!
Он, горемыка, запомнил, что у крыльца сильно благоухало конским навозом. А привезен был уже ночью, впушен в дом в потемках. Стало быть, доставили его на задний двор, где службы, сараи, конюшня, и ввели в притон с заднего крыльца. Оттуда же он и сбежал, не разбирая дороги. Стало быть, фасад дома и парадное крыльцо узнать не сможет ни за что - он их не видел. Ловко придумано… но должна же быть зацепка?…
Устин пономарским голосом бубнил показания полового из «Ленивки».
- Помолчи-ка, - велел Архаров.
Он вспомнил то, что в рассказе Вельяминова отметил было сразу, да за суетой позабыл.
Знакомство в модной лавке на Ильинке…
И кого же прикажете туда посылать?
На Ильинку?
Расспрашивать по-французски бойких хозяек и их шустрых помощниц, не был ли замечен некий юный и курносый господин Вельяминов в нарядном серо-голубом кафтанчике? Переходить от лавки к лавке с теми же вопросами, расплачиваясь комплиментами и обещаниями впредь сделаться постоянным покупателем?
Нет, и туда пусть Левушка идет. Он по-французски знает, он с этим смешливым племенем обращаться умеет! Или Клаварош… да, именно Клаварош.
Или - нет, нельзя туда пускать Клавароша. Она задержит его, примется расспрашивать, передавать благодарности.
Тут Архаров подумал, что делается некстати чувствителен. Какие благодарности?! Не может быть, чтобы она не поддерживала сношений с Клаварошем, все-таки человек ее от голодной смерти спас, да и крестник ее матушки. Все хорошее, что она могла бы ему, Архарову, по этому случаю сказать, уже не имеет силы.
Поди, давно забыла…
Она и она… и так ясно, кто. Если ее имя по-русски произнести, выйдет глупо - Тарасия. Так сказал священник, батюшка Никон, в старом-престаром храме Антипы-священномученика, куда Архаров забрел в общем-то случайно - исследовал окрестности своего нового жилья. Священник оказался приятным человеком, и именно туда Архарова всякий раз загоняло любопытство по части имен - а при первой встрече, только еще открыв для себя этот храм, он просто хотел знать, что означает необычное имя и насколько соответствует хозяйке, лишь это, ничего более, в подтверждение своей теории о тесной связи имени и судьбы.
Оказалось - «волнующая». По-гречески. Этого только недоставало.
Так что на Ильинку опрашивать Лизеток и Жанеток пойдет Левушка. Кстати - надо бы принять на службу несколько молодых людей, которых не стыдно пускать в приличное общество для разведки. Левушка-то приедет и уедет, а надобность в нем остается…
Левушка прибыл на Лубянку ближе к обеду, несколько смущенный. Принялся объяснять, что вот-де, допоздна к доктору Ремизову наведывался, но тот, видать, был прикован к постели страдалицы-княжны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21