— Однако она тут же сняла шляпу. — Все-таки мне очень тяжело. По-моему, Марселен жил здесь счастливо.
Должно быть, по вечерам в это время Марселей тоже играл в шары на площади в лучах заходящего солнца.
— Все были с ним очень милы. Его здесь любили.
Она поспешно сняла корсет, оставивший глубокие следы на ее молочно-белой коже. Мегрэ, повернувшись к ней спиной, смотрел в окошко.
— Вы помните вопрос, который я вам задал? — спросил он безразличным тоном.
— Вы несколько раз его повторяли. Никогда бы не подумала, что вы можете быть таким резким.
— А я, со своей стороны, никогда бы не подумал, что вы будете пытаться что-то от меня скрыть.
— Разве я от вас что-нибудь скрыла?
— Я вас спрашивал, почему вы приехали сюда, на Поркероль, хотя знали, что тело Марселена уже перевезено в Йер?
— А я вам ответила.
— Вы мне солгали.
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Почему вы не сказали мне о телефонном звонке?
— О каком звонке?
— О том, что Марселей звонил вам накануне смерти.
— Я совсем забыла про это.
— И про телеграмму тоже?
Мегрэ, не оборачиваясь, знал, как она реагирует на его слова, и продолжал следить за партией в шары, которая разыгрывалась неподалеку от террасы. Оттуда доносился гул голосов. Слышался звон стаканов.
Он чувствовал себя спокойно, уверенно, да и м-ра Пайка не было рядом.
— О чем вы думаете?
— Я думаю о том, что поступила неправильно, и вы это прекрасно знаете.
— Вы уже оделись?
— Сейчас, только надену платье.
Комиссар направился к двери и приоткрыл ее, желая убедиться, что в коридоре никого нет. Когда он вернулся на середину комнаты, Жинетта стояла перед зеркалом и причесывалась.
— Вы ни с кем не говорили о «Ларуссе»?
— А с кем мне было говорить?
— Не знаю. Например, с господином Эмилем или Шарло.
— Не такая уж я дура, чтобы говорить про это.
— Потому что хотели сделать то, что не удалось Марселену? Знаете, Жинетта, вы ведь очень своекорыстны.
— Это всегда говорят женщинам, которые пытаются обеспечить свое будущее. — В голосе ее вдруг почувствовалась горечь.
— Я думаю, вы скоро выйдете замуж за господина Эмиля?
— При условии, что Жюстина решится умереть и в последний момент не оставит таких распоряжений, которые помешают ее сыну на ком-либо жениться. Только не думайте, что я это сделаю с большой радостью!
— Словом, если бы комбинация Марселена удалась, вы не стали бы выходить замуж?
— Во всяком случае, не за этого зануду.
— Тогда вы бросили бы свое заведение в Ницце?
— Ни минуты не задумываясь, клянусь вам.
— И что бы вы стали делать?
— Уехала бы в деревню. Все равно куда. Разводила бы цыплят и кроликов.
— Что же Марселей сказал вам по телефону?
— Вы снова скажете, что я лгу.
Он пристально посмотрел на нее и уронил:
— Теперь уж нет.
— Ладно! Наконец-то вы стали мне верить! Так вот, он мне сказал, что случайно напал на замечательное дело. Именно так он и выразился. И еще добавил, что на этом деле можно сорвать большой куш, но он еще окончательно не решил.
— Он ни на кого не намекал?
— Нет. Но я не помню, чтобы он когда-нибудь напускал на себя такую таинственность. Ему нужна была справка. Он меня спросил, нет ли у нас в доме «Большого Ларусса». Я ответила, что в нашем доме таких книг не держат. Тогда он стал настаивать, чтобы я пошла в муниципальную библиотеку и посмотрела.
— Что же ему хотелось узнать?
— Ну что ж, была не была! Все равно вы до всего уже дознались, и у меня не осталось никаких шансов.
— Неужели никаких?
— К тому же я в этом деле ничего не поняла. Мне казалось, что если я приеду сюда, то здесь на месте что-нибудь придумаю.
— Кто же умер в тысяча восемьсот девяностом году?
— Значит, вам показали телеграмму? Так он ее не уничтожил?
— На почте, как обычно, сохранилась копия.
— Какой-то Ван-Гог, художник. Я прочитала, что он покончил с собой. Он был очень бедный, а теперь за его полотна дерутся, и стоят они Бог знает сколько. Я думала, уж не отыскал ли Марсель какую-нибудь из его картин.
— А это было не так?
— Думаю, что нет. Когда он мне звонил, он даже не знал, что этот господин умер.
— Что же вы тогда подумали?
— Клянусь вам, я ничего не поняла. Я только подумала, что раз Марсель с помощью этих сведений может загрести деньги, то почему это не могу сделать я. Но это пришло мне в голову, только когда Марселя уже убили.
Ведь для своего удовольствия никого не убивают. У Марселя не было врагов. У него нечего было украсть. Понимаете?
— Вы полагаете, что преступление связано с картиной Ван-Гога? — В голосе Мегрэ не было иронии. Он сидел, глядя в окно и покуривая трубку. — Вы, безусловно, были правы, — добавил он.
— Теперь поздно. Раз вы уж здесь, мне все это ни к чему. А вам все еще нужно, чтобы я оставалась на острове? Учтите, для меня это отдых от работы, а пока вы меня здесь задерживаете, старая хрычовка ничего не может сказать.
— В таком случае оставайтесь.
— Благодарю вас. Вы опять становитесь таким, каким я вас знала в Париже.
Он не дал себе труда ответить ей комплиментом.
— А теперь отдыхайте.
Мегрэ спустился с лестницы, прошел мимо Шарло, который бросил на него насмешливый взгляд, и уселся на террасе рядом с Леша.
Наступило самое сладостное время дня. Весь остров отдыхал, и море вокруг него, и деревья, и скалы, и даже почва под ногами прохожих на площади теперь, когда спала дневная жара, казалось, дышали в ином ритме.
— Узнали что-нибудь новое, шеф?
Мегрэ попросил проходившую мимо Жожо принести ему чего-нибудь выпить.
— Боюсь, что да, — ответил он наконец, вздыхая.
И так как инспектор посмотрел на него с удивлением, продолжал: — Я хочу сказать, что мне, конечно, не придется здесь долго оставаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41