А потом
все внезапно прошло - и я сел, ошалело глядя на потные лица
окружающих.
Инцидент списали на жару и мои тесные отношения с Лисиппом. А я
все вспоминал острый запах канифоли в коробке у занавеса, от
которого в моем мозгу и встала черная волна, несущая в гулком
ревущем водовороте лица, имена и события. Позже я научился
предвидеть приход болезни, прятаться от назойливых глаз и
длинных языков; прятаться и молчать.
Я никогда не рассказывал им, где был я и что видел, пока они
держали кричащее выгибающееся тело. Я и себе никогда не позволял
задумываться над этим. Усталость, канифоль и сухой несмолкающий
шелест, возникший у меня в голове, словно тысячи змей или
осенние листья под ветром...
Я просто знал - это те, которые Я. Это они. И уходил от
ответа.
- ...Привет, Харр! - сказал я, усаживаясь
рядом.
- Привет,- не поднимая головы, кивнул он. Я знал, что
могу называть Харона уменьшительным, домашним именем, но сегодня
это прозвучало донельзя некстати.
- Мне скучно, бес,- хмуро бросил Харон, ломая свой
прутик.- Скоро Игры, а мой каркас не способен даже сорвать
свист с галерки. Я никудышный ланиста. Ноздри глупого Харона
забиты песком арены, и им никогда не вдохнуть чистого воздуха
Ухода.
Я улыбнулся про себя. Никогда... Что смыслишь ты в этом,
свободный человек? Ветер взъерошил плотную крону кипариса, и я с
наслаждением глотнул ненадежную прохладу.
- Не болтай ерунду,- я тронул плечо ланисты, и он
машинально повернулся ко мне - словно осенний лист незаметно
спустился на задумавшегося человека, и человек не может понять
- было прикосновение или нет?
- Не болтай ерунду. Ты прекрасный ланиста. Лучший из... из
ныне живущих. И ты не виноват в бездарности своих
"пищиков". Набери новый каркас. А этих..
- А этих отправь на рудники,- тихо сказал он, избегая
встречаться со мной глазами.- Это не твой совет, Марцелл.
Это скользкая жалость прошипела чужим голосом. Человек с твоим
именем не должен давать таких советов.
Меня звали Марцелл. Вернее, так раньше звали одного рыжего
веснушчатого беса, который так умел поднимать настроение в
казармах, что даже Кастор - самый старый из нас, вечно
сонный и просыпавшийся лишь перед выходом на арену - даже
замшелый Кастор улыбался, попадая под Марцеллово обаяние.
Мы делили с ним комнату, и только я знал, что веселый Марцелл
стал пропадать по ночам и приходить пьяным, я протаскивал его
через окно в спящие казармы... а потом он исчез.
Он исчез во время дежурства Харона - тогда еще совсем
молодого и незнакомого с хандрой. Они долго говорили в темном
коридоре, после я услышал крик Марцелла и топот ног. Он не
появился на следующий день, он не появился через месяц, и тогда
на утренней поверке я вышел из строя и сказал Претору школ
Западного округа:
- Меня зовут Марцелл. С сегодняшнего дня. Разрешите встать в
строй?
И встал в строй, не дожидаясь разрешения. Поправляя сползший
пояс, я поймал на себе взгляд Претора и другой,
недоверчиво-нервный взгляд Харона, и понял, что шагнул в
недозволенное. Как давно был тот день... Как недавно он был.
(Был. Быть. Буду. Дурацкое слово. Быть или не быть... А если нет
выбора?!)
...Мы помолчали. Ветер осторожно ходил по двору, огибая нашу
скамейку, ветер хотел вступить в беседу, но все не решался; и
тишина отпугивала робкий осенний ветер.
Не нужно, Харон, молчал я, всякое бывает... Оступись -
случайно, поступись - хоть чем-то, никто не заметит, не
поймет, они слепы, и лишь завизжат, когда жало изящно впишется в
счастливое тело, выпуская тебя на волю...
Спасибо, бес, молчал Харон, я люблю тебя, лучший убийца из
созданных отцом моим... Спроси у учителя своего - пошел бы
он на такой путь, продал бы звон имени за купленный ложью
Уход?... спроси, бес...
Хочешь, молчал я, я выйду на арену в твоем каркасе, хочешь?
- ты же знаешь, что я могу...
Да, молчал он, ты можешь... Я - не могу. Пойми, бес...
прости, бес... пойми...
Я поднялся и направился к выходу со двора. На ноге слабо
звякнули узкие медные обручи - в случае необходимости ими
можно будет расплатиться в городе. У самых ворот меня догнала
фраза, брошенная вслед Хароном.
- Тебя искал Пустотник. Не наш. Чужой. Среди тех, кто
поставляет бойцов в школы Западного округа, его лицо никогда не
появлялось.
- Никогда? - безучастно переспросил я.
- Никогда на моей памяти,- поправился Харон.- Я
сказал, что ты на арене.
- Хорошо,- ответил я и вышел на пропыленную улицу.
Беспокойство прошмыгнуло в собачий лаз под забором и, озираясь,
затрусило за мной.
4
Когда на беса находило, и все его поведение начинало излучать
некую заторможенную растерянность, словно нашел бес то, что
давно искал, а оно оказалось совершенно ненужным и вдобавок
сломанным - бес зачастую сбегал из школы и поселялся
где-нибудь на отшибе, в полном одиночестве. Он забирался на
Фризское побережье, или в отроги гор Ра-Муаз, строил там
грозящую рухнуть развалюху и сутками сидел на ее пороге.
Горожане говорили про таких - "ушел в кокон", и
очень сердились, когда пропадал боец, на которого были сделаны
крупные ставки. Начальство, выслушав донесение об очередной
самоволке, лишь поднимало брови и равнодушно сообщало:
"Перебесится - вернется..."
И обычно...
Обычно начальство оказывалось право, хотя мы молча чувствовали,
что из кокона не возвращаются такими, какими ушли. И именно
вернувшиеся бесы первыми срывались на досадных мелочах, или
кидались в амок прямо на улицах, или поддавались на уговоры
разных извращенцев, чье Право жгло им руки - в основном,
кстати, женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10