А оно чем дальше, тем хуже. Мириться они не желают. Да и какой тут мир, если тебя шпыняют то и дело.
Директор отхлебнул кофе из темно-желтой фаянсовой чашки. Здание конторы стояло на открытом месте. Из окна ничего не было видно, кроме пологой равнины да высокого синего весеннего неба. Могло показаться, что тут ты заброшен на край света. И только если отвести взгляд, встать с места, в углу окна можно увидеть желтый блочный дом и рядом с ним развешанное на веревке белье.
С другой стороны дома, с дороги послышался шум мотора.
Оттуда они и появились: девушка-секретарша и высокий, с прямым носом молодой шофер. Вместе с ними в комнату ворвался заразительно-свежий весенний дух.
Парень поздоровался с Ра и объявил, что Калыо Тыниссаар на месте.
— Ну, Малле, быстро Айгар ехал?
Девушка весело засмеялась, глянув в сторону парня:
— Все время на последней скорости.
— Видал, Айгар, как тебя хвалят?
Шофер покраснел:
— Быстро-то быстро, да пока такого отыщешь, полсвета надо объехать. Это все?
— Посмотрим,— ответил Йоханнес.— Повестки всем разослали. Если не явится кто — привезешь.
Айгар сел было на зеленый фанерный стул возле стены, ио заметил, что Малле осталась стоять, застыдился и вскочил на ноги.
— Ну что ж, пошли опять убеждать да воспитывать, в грязном белье копаться,— сказал агроном и трижды плюнул через левое плечо.
Они вышли, свернули в коридор, ведущий в зал. Трое серьезных мужчин, озабоченных одним и тем же, но каждый по- своему. Руководитель производства — своими людьми, коровником, Ра — не только ими, но и самим собой.
Народ наполнил зал. Кто болезненно щурился, кто заходился кашлем. Во всех глубоко сидела зима и не собиралась уходить.
Малле со звонком в руке выбежала на улицу, позвонила, как дежурная по школе.
— Это наш колокольчик, из дому принес,— объяснил Йоханнес.— А то еще не явится кто, будет потом отпираться.
— Заседателей пока не видать, — сказал директор, оглядев зал.
— Эльфрида домой побежала, ребенок болен,— ответил агроном. — Вармо идет. Сейчас начнем.
Занавески на окнах были задернуты. Сквозь ткань просвечивало солнце, отбрасывая желтоватые полосы на пол, скамейки, на рассаживающихся в зале людей; был солнечный полуденный час.
Народу в зале прибавилось. Все места были заняты, многие стояли вдоль стен. Вармо Тайм, тот самый, кого директор отрекомендовал строителем и непременным участником всех викторин, занял свое место за столом. Сложив на столе могучие руки, он уставился взглядом в стол прямо перед собой. Может, вспоминал, в каком году родился Нострадамус или где находится самый длинный в мире мост.
Директор снова сел рядом с Ра.
Появилась запыхавшаяся, раскрасневшаяся Эльфрида Аганик, экономист, сорвала с головы шерстяной платок, сложила его и стояла в раздумье, не зная, куда его деть. На стол выложить — получится вроде как справку предъявить, а платок не справка все-таки. Ящиков у стола не было, не подумали об этом на мебельной фабрике, не учли, что у члена товарищеского суда может платок быть. Эльфрида зло поджала губы. Она уж готова была этот злосчастный платок агроному на голову нахлобучить, но сдержалась. Вот бы он забарахтался, как рыба в сачке! Ее суровое лицо пошло глубокими морщинами. Но делать было нечего, она набросила платок себе на плечи. Там ему и было место: ее печеночного цвета платье получило добавочный буроватый оттенок, а лицо засветилось слегка, чего как раз ему и не хватало.
Калыо Тыниссаар хрипло откашлялся, горло прочистил для дачи показаний — для этого и доставили его с пилорамы.
Был он хорошо под градусом, лицо усталое, помятое, глаза воспалены.
— Продолжаем заседание,— строго объявил агроном.— До перерыва, как известно, мы обсуждали вопрос о примирении. Надеюсь, настроения изменились... в положительном направлении.— Он оглядел первые ряды, встретился с выжидающим взглядом директора, умолк. Народ тоже молчал, все напряженно ждали.
Ра оглядел присутствующих. Ничего нового в них не было заметно. Обычные люди в обычной обстановке. Все в их жизни было слишком обыденно, а суд был спектаклем, особенно интересным потому, что обсуждали на нем знакомых людей.
Пожалуй, так же напряженно ждали ливы, что им скажет Акке. Но они не услышали от него того, чего ожидали. Слова проповедника были слишком высоки, слишком далеки, они ждали чего-то попроще, поближе к ним. Странно и непонятно звучал для них призыв стать самим собой, в то время как епископ из Германии призывал все новых железных воинов, чтобы всех их запрячь в ярмо.
Помедлив, агроном задал вопрос:
— Калью Тыниссаар, почему вы в коровнике били свою жену?
— Когда это? — поднял тот воспаленные глаза.
— Часто, видать, бьете, если не помните, когда били в последний раз, — вставила Эльфрида Аганик.
— Сейчас скажу когда... — агронохм полистал бумаги.— Четырнадцатого марта утром в коровнике Вийги.
Зал целиком обратился в слух.
Скотник молчал. Суд дал ему время на раздумье.
С воли вдруг донеслась звонкая, страстная песня влюбленного скворца.
В зале заулыбались. Усмехнулся и Йоханнес.
Когда птичье соло утихло, он спросил:
— Ну как, готов ответ?
— Какой ответ? — пробурчал Калью Тыниссаар.
Агроном повторил вопрос.
— Это, слышь, личное у нас дело.
— А если жену покалечите, тоже, по-вашему, личное дело? — Эльфрида Аганик была настроена воинственно.
— Не калечил я.
— По-вашему, Хельге мало еще получила? Добавить надо было?
— И то правда, что не убил еще! — вмешалась Сильви Хаиметс.— Вон дома Хельге как избил, ей в город к врачу
ехать пришлось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48