И лишь временами у Хартмана случались своего рода моменты прозрения, когда мир, как в детстве, внезапно окрашивался в яркие солнечные цвета, и в этом мире он был не просто мужчиной, которому случилось обзавестись детьми, а становился любящим, заботливым, настоящим отцом.
Он обнял Джейка, на этот раз ощутив, что обнимает сына, а не просто ребенка. Прижав малыша к груди, он зашептал в худенькое плечико:
– О боже… – Но слезы мешали ему говорить.
Карлос Ариас-Стелла еще раз заглянул в унитаз. Что он собирался там увидеть, кроме собственной блевотины, непонятно. Вокруг стояла невыносимая вонь, но Карлос находился не в том состоянии, чтобы обращать на это внимание, – все его тело болело, ноги подкашивались, а голова раскалывалась так, словно кто-то методично вбивал в нее гвозди.
Тошнота накатила снова, и очередной мышечный спазм привел Карлоса к полной потере координации. Он понимал, что в таком состоянии лучше просто отлежаться, но все равно сунул голову в унитаз, почти уткнувшись в самое его дно, в миазматическую массу, еще недавно булькавшую в его желудке.
Карлос принялся тужиться, и фарфоровый унитаз гулким эхом отразил звуки, самопроизвольно извлекаемые его горящей глоткой. Организм не смог выдавить из себя ничего, кроме остатков непереваренной пищи вперемешку с желчью, и Карлос в очередной раз задался вопросом: что все-таки хуже – боль бесполезных рвотных позывов или мучившая его изжога. Дверь за спиной Карлоса содрогалась под градом ударов.
– Карл! Карл!
Дверная ручка дергалась не переставая. Не в силах выносить эту какофонию, Карлос, все так же держа голову в унитазе, тихо простонал:
– Иди ты, Нерис!
– Что с тобой?
– Все просто замечательно, Нерис, лучше не бывает. Ни за что не хотел бы сейчас оказаться в другом месте, – продолжил он диалог с извергнутым содержимым своего желудка.
– Ты меня слышишь?
Карлос медленно, с трудом поднялся на ноги; ему казалось, что раковина – один из немногих оставшихся у него друзей. Перемещение к умывальнику прошло благополучно, он пустил холодную воду, сперва попил и только потом ополоснул перепачканное лицо. Все это ему пришлось проделать под неумолкавший аккомпанемент с противоположной стороны двери – Нерис то барабанила по ней, то принималась остервенело дергать за ее ручку.
В конце концов он не выдержал и открыл.
Нерис нельзя было назвать непривлекательной. С тех пор как он переехал к ней семь месяцев назад, его зависимость от нее только выросла. Поначалу это был лишь секс – чуть ли не круглые сутки самого замечательного секса, который только можно себе представить. Карлос рассчитывал, что этим их отношения и ограничатся, но, как говорится, сердцу не прикажешь. Там, где ее никто не ждал, возникла привязанность, и к плотским удовольствиям добавилось иное – радость совместной жизни.
– Сколько можно, алкоголик ты гребаный! – Оттолкнув обмякшее тело сожителя ногой, Нерис вошла в ванную. На ней был короткий розовый халатик, который как нельзя лучше подчеркивал округлость ее попки, но сейчас Карлоса нисколько не интересовали женские прелести.
– Толстеешь, – произнес он.
По правде говоря, так оно и было, а поскольку Нерис была буквально зациклена на своей фигуре, ее реакция на слова Карлоса оказалась похожей на эффект разорвавшейся бомбы. Не поворачивая головы, но достаточно громко, чтобы быть услышанной сквозь шум лившейся из крана воды, она сказала, обращаясь даже не к Карлосу, а к его отражению в заблеванном зеркале:
– Здесь воняет, как в ночлежке, свинья ты эдакая! – Ее намеренный уэльский прононс был призван передать высшую степень презрения. – Ты настоящее дерьмо, вот что я тебе скажу, пьянь, попусту занимающая жизненное пространство.
Воспользовавшись тем, что Нерис больше не смотрит на него, переключившись на свое отражение в зеркале, Карлос подкрался к ней сзади и, обхватив ладонями груди, ткнулся носом в ее шею. Она уже не сердилась, ей это нравилось, хотя она и делала вид, будто продолжает злиться.
– Отстань, педераст несчастный!
Он отпустил ее, шлепнул по заду и направился в спальню. Плюхнувшись на кровать, он закрыл глаза и попытался дышать ровно и глубоко в надежде, что так сможет справиться с очередным приступом тошноты. Не помогло. Запах витавшего в воздухе сигаретного дыма проникал прямо в желудок и воспаленный мозг. Вошла Нерис.
– Сколько ты выпил вчера вечером?
Он не посчитал нужным ответить.
– Я видела, как ты выдул пять пинт еще до того, как я ушла из паба, так что одному Богу известно, сколько ты залил в свою глотку.
Теперь Карлосу пришлось работать на два фронта: бороться с тошнотой и с раздражением, которое неизменно вызывали у него попытки Нерис воззвать к его совести. А она все не унималась:
– Ты и сегодня собираешься задержаться после работы, опять…
Вообще-то сегодня он задерживаться не собирался. Нерис никак не могла привыкнуть к его ненормированному рабочему дню сотрудника научно-исследовательского учреждения. Она принимала только одну норму: работа с девяти до пяти, и в ее голове не укладывалось, как можно приходить на службу, скажем, к половине одиннадцатого. Говорить что-либо по этому поводу не имело смысла, поэтому Карлос продолжал лежать с закрытыми глазами. Лучше ему не становилось.
– Знаешь, Карл, тебе лучше уволиться, эта работа тебя до добра не доведет.
– Это все кебаб, – нехотя сказал Карлос, решив, что настало время хоть как-то оправдаться. Он добился своего, потому что Нерис уставилась на него непонимающим взглядом и переспросила:
– Что-что?
Да, до леди этой девчонке еще далеко, подумал Карлос и так же нехотя повторил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138