Он и двинулся. В дальних-то станах успели спохватиться, страну всю в один заслон объединили, навстречу выставились… Неизвестно, кто бы кого, только на оставленные без воинов поселения сразу же лесовики-подкоряжники навалились, даже озерные с островов приплыли, И что тут началось… Не понять было, кто с кем воюет, все разграблялось, кто поболее урвал, с добычей обратно в лес подавался. Тут тебе и твой мор, и твой глад начался. Все богов своих позабыли, дела-ремесла побросали; детей рожать, и тех перестали. На этой вот горе храм стоял, сохранялся в нем полный список «Дления Дней»… Все погибло.— Но не навечно же!— Не то теперь. Народишко серый, старинный язык возвышенный и тот позабыл. Как жизнь налаживаться начала, все аманты окрестные собрались на Тридевятное Судбище и порешили: никогда более уставленного порядка не менять, двум амантам за третьим следить, каждому становому жителю и простолюду окольному своего бога иметь; кто без бога — не человек, а скотская сыть. Кто закон сей нарушит, Девятному Судбищу подлежит.Харр невольно покачал головой — детишки, детишки, славные вы мои лучники, надо бы до вас добраться, пока вы беды не натворили… Ну да теперь ему у м'сэймов задерживаться незачем. Пока до Зелогривья добредет, уж и папашей, поди, станет. Дважды притом. Так что пора.— Что-то не так? — быстро спросил обережник, зорко следивший за каждым движением своего собеседника.— Да вот мне подумалось, что по этому-то закону аманты не слишком должны обрадоваться, ежели ваш Неявленный снова на землю ступит. Он ведь будет един для всех, а аманты, сам говоришь, пуще смерти теперь боятся единой власти.— Людская власть — над телом, богова — над сердцем, — строго возразил м'сэйм. — Не путай. В «Длении Дней» сказано, что Неявленный почитает власть амантову непреложной и вечной, но сам он владычествует всем сущим.— Не понял, — сказал Харр.— Тупой ты, однако. Аманты всеми делами становыми распоряжаются; бог же единый требует, чтобы дела эти были праведны.— А если — нет?— Покарает.— Выходит, он выше всех амантов, выше Тридевятного Судбища?— Так было, так есть и так будет.— Ну так хрен они это потерпят!Обережник резко наклонился вперед, глаза его снова сверкнули металлическим оружейным отблеском:— А ты знаешь, сколько тут у меня в Предвестной Долине собралось м'сэймов? И каждый день прибывают все новые и новые. Как только Неявленный…— Вот именно: как только, — перебил его Харр. — А ты не боишься, что это самое «как только» наступит не завтра? И не через день? И не через год? А людишки все прибывают, их занять нужно, безделье — оно смутные мысли порождает…— Чтоб жилье справить да прокорм достать, и все это голыми руками — нет, на безделье сетовать не придется.— Ах, вот почему ты им железа в руки не даешь. Мудро. Да, тогда с руками бездельными мороки нет. Другая беда: помирать они начнут. И не просто так, а в надежде своей обманутой. Ждали-ждали, да так и не дождались. А взамен что? Тюря зерновая да бормотун косноязычный на закате. Смотри, побегут вспять, и это уже бесповоротно. Одно дело — не чтить Неявленного вовсе; совсем другое — сперва поверить, а потом веру эту утратить. Смекаешь? Вера — как костерок: подкармливать надо.— Вот потому… — голос молодого м'сэйма зазвенел, сам он распрямился и подался вперед, точно хотел сорваться с места — но овладел собой, слова снова зазвучали сухо и бесстрастно, точно стук деревянных ложек. — Ты спрашивал меня о кружалах окаменных, о том, что уцелело из списков, сделанных много позднее с болотных листов Звериловой братии. Так вот: все, что сохранилось, — здесь, у меня. Насколько я понимаю, это — половина того, что со звуков гласа божественного было написано.— А найти остатнее возможно?— Нет. И времени — в обрез.— И намеков никаких, что там сказывалось?— Это известно. И не кому-нибудь, а самому Звериле-Великосвятному божий глас поведал, какова награда праведникам после смерти. Попадут-де они в застолье изобильное и бесконечное, будут слушать рокотаны сладкозвучные… И узрят они бога…— В каком это образе, интересно?— Сказал же я — нет про то записей, а пустым словам верить нельзя: все переврано. Кто про пир городит, кто про озера с островами плавучими, кто про сады висячие… И все врут нескладно, незавлекательно.— А ты чего хочешь?— Мне известно доподлинно — певец ты и придумщик, охмуряющий народ своими песнями да небывальщинами (и откуда это он узнал? Здесь, в Предвестной Долине, Харр об этом и словом не заикнулся!). Так вот: сложи мне песнь доселе неслыханную о блаженстве вечном, что ждет каждого праведника, верующего в приход Неявленного. О дарах несметных, ему уготованных; о дворцах окамененных, для них распахнутых, о воле безошейной, телесам дарованной, о девах полногубых, неперепоясанных…— Хм… — недоверчиво произнес Харр.— И о девах тоже — там, за смертной чертой, все можно. Ты слушай меня! Сложишь песнь яркую, как семь радуг, друг на дружку наложенных, и такую призывную, чтобы каждый мой м'сэйм за блаженство это обещанное послесмертное добровольно бросался бы хоть на меч, хоть в костер. Я дам тебе рокотан чудозвучный, будешь петь ты на каждом холме, а когда ступит на землю Неявленный, мы предстанем пред ним — я первый, а ты — второй. Из толпы великой — второй! И еще я скажу тебе… — голос м'сэйма понизился до шепота, хотя кто мог услышать — любое слово так и оставалось погребенным в подземелье этом подгорном. — И еще на листах тех значится: недолги будут дни бога единого на земле нашей. Ты про это не пой, этого не надобно… Только после ухода его останутся боговы споспешники, слава о коих пребудет уже до скончания рода людского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157