Папа всегда появлялся чётко через 15 минут после окончания работы. Ровно за пять минут до его прихода Игорёк залетал в дом и снимал меня мокрую, заледеневшую, синюю от крика и холода с окна, быстро переодевал и качал на руках, чтобы я успокоилась и не выдала его своим видом. Поэтому при постоянном отсутствии моей мамы, отсутствии любви каких-либо бабушек или дедушек, Игорёк становился для меня спасителем, самым любимым человеком, и даже богом. Я думала и мечтала только о его появлении, а об Ангеле… почти никогда.
Однажды ребята наворовали на окраине города кукурузных початков и поставили варить их в большой широкой кастрюле на керосинке. Как всегда, меня оставили одну на моем подоконнике. Керосин заканчивался или что-то ещё произошло с этой штукой, но копоть от неё разлеталась жирными хлопьями по всей квартире. В какой-то момент Игорёк, обегая в очередной раз вокруг дома увидел, что я сижу на окне вся в дыму. Забежав домой, он обнаружил, что вода выкипает, керосинка чадит, а в квартире света белого не видно.
Выключив керосинку, он отставил кастрюлю на пол, ссадил меня с подоконника и открыл окна для проветривания квартиры. И, конечно, снова убежал. Через какое-то время пришел Шурка, которого теперь стали звать Сашей. Ему уже исполнилось 16, он пошел работать, стал считать себя взрослым и очень важничал. Конечно, ему было «не в дугу» возиться со мной, поэтому на меня он смотрел свысока не только благодаря своему росту.
Так вот, он увидел, что я сижу в кастрюле с кукурузой и, счастливо улыбаясь, плещусь водичкой. Вернулся Игорь, и начался консилиум: что делать с кукурузой? А вдруг я в неё написала? На что Игорёк своим картавым языком философски заметил: «Кукуг'узу нужно есть с солью! Она так вкуснее, а соли мало. Ты, Сашка, попг'обуй её без соли, а если бг'езгуешь, то я отнесу ребятам во двог'». Ну, уж, нет! Есть хотелось всегда, а потому голод пересилил брезгливость. Мы быстро съели всё подчистую ещё до прихода родителей. Замели все следы, даже мусор вынесли, потому что воровать в нашей семье строго запрещалось, и воровство каралось сурово…
Иногда мама брала меня в свой (Ростовский уже) госпиталь, и это были самые счастливые для меня моменты, потому что я сразу же становилась предметом всеобщего внимания. Я тут же притворялась, что ещё не умею ходить, и меня брали на руки такие родные и близкие мне ранбольные мужчины. И снова они играли со мной, угощали меня, убаюкивали и поглаживали. Это был настоящий праздник!
А тут - победа! И мама вернулась в свой облздравотдел, на свою прежнюю работу, где она работала в родовспоможении ещё до войны. Вот какие слова я знала сызмальства. И ещё - геологоразведка, где работал мой папа.
Вы думаете, что теперь у меня началась нормальная детская жизнь? Ничего подобного. Мама работала на две ставки - подрабатывала в роддоме, летала по области на срочные операции и как-то даже взяла меня с собой, потому что не на кого было оставить. (Я страшно гордилась тем, что в свои шесть лет уже летела на самолете, хоть и на «кукурузнике»!) Поэтому маму я опять-таки почти не видела. Папа - тоже в командировках, на братьев моих б'ольших надежды на помощь в воспитании меня было мало. Папа по возможности пробовал заменить мне маму, но он был не из тех, кого я могла полюбить. Ведь для меня он был здоров и, к тому же, часто ворчал и даже страшно ругался за разные проделки.
Перед Новым 1946 Годом родители установили елку в средней комнате. Она была у нас проходная и теперь считалась столовой. Папа принес резиновый клей и собирался всем нам починить обувь. Он так радостно и торжественно поставил бутылочку на стол! Я не понимала, что это за бутылочка и зачем нужно ее содержимое, но по виду папы догадалась, что это что-то очень ценное.
При таком раскладе семейного бюджета - трое совершенно разного возраста детей - у нас не было денег на покупку игрушек для меня. ситуация несколько переменилась и считалось, что раз я маленькая, то мне нужно меньше всех. Прежде всего, нужно одеть и обуть быстро растущих и взрослеющих братьев, а я могу и подождать. Но меня любили выжившие в войну раненые и, навещая своего врача, приносили для меня какие-то игрушки. Так постепенно у меня появились тряпичные куклы и целлулоидный пупс - негритенок Ким. На этот новый год я получила потрясающий по тем временам подарок - набор детской алюминиевой посуды. пока родители были заняты своими домашними делами, я соорудила стол для своих кукол, рассадила их вокруг и устроила им праздник. Я разлила по тарелкам тот самый резиновый клей. Пах он не очень приятно, но раз мой папа так им дорожит, значит, это ст'оящая вещь и вполне достойная для праздничного стола моих кукол.
Первое января нового года началось для меня, мягко выражаясь, не радостно. Папа обнаружил пропажу. Когда он увидел застывший на алюминиевых тарелочках клей, его чуть «кондрат» не хватил! Он орал на меня, на маму, на весь белый свет… будто новогодний фейерверк, он носился по квартире, потом схватил меня за ухо и поставил в угол.
А «наказательный» угол у нас был не простой. Там постоял и Игорек, которого обычно быстро амнистировали по возрасту, а для меня этот угол был в самый раз. В той самой средней комнате, которая теперь именовалась столовой, стоял углом роскошный старинный буфет, доставшийся нам по наследству от прежних жильцов. Он был из темного дерева, весь резной, который стоил бы сейчас целое состояние. Но тогда я его терпеть не могла: мало того, что меня засовывали в угол между ним и стеной, впоследствии меня же и заставляли его чистить и натирать мастикой.
И вот стою я в углу и тихо поскуливаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12