Во-первых, наглядным примером для нее стала жизнь ее семьи: матери, отца и брата; а во-вторых, Анна-Софи прилежно впитывала философию, нашедшую отражение в романах матери, – утонченную, циничную и точную. К примеру, графиня Рибемон в книге «Наперекор стихиям» уверяла: «Недопустимо пробуждать в мужчине чувство вины», – в то время как в семейной жизни мать Анны-Софи, Эстелла, зачастую не придерживалась жизненных принципов своей героини, упрекая отца Анны-Софи: «Ты мог бы позвонить, я перенервничала», – или: «Где тебя носило?»Анна-Софи пришла к выводу, что из них двоих права, по всей вероятности, графиня. Впрочем, в отношениях между родителями разочарование у Анны-Софи вызывала лишь их заметная отчужденность. А ведь существует и красота, и страсть; поэтому Анна-Софи в поступках и взглядах руководствовалась принципами, почерпнутыми из творений матери. «Уделяй внимание всем мелочам ухода за собой», – наставляла свою внучку-невесту мудрая бабушка, мадам Годшо из романа Эстеллы д’Аржель «Несколько раз». Мелочи ухоженности. Это означало тщательную депиляцию и покупку изящного нижнего белья. Анна-Софи была склонна проявлять внимание к этому и в силу своего характера, и в результате чтения романов матери, хотя сама Эстелла не учила ее ничему подобному, разве что советовала почаще менять белье.Строго следуя наставлениям из книг, немудрено докатиться до чрезмерной прозы и лишиться воображения, поэтому кое-кто считал, что Анна-Софи чересчур педантична. Но всякий человек в здравом уме, увлекающийся лошадьми, не может не быть простым и приземленным – любовь к лошадям и легкомыслие несовместимы. И Анну-Софи ошибочно принимали за разумную, самостоятельную девушку, хотя на самом деле ее тянуло к роскоши и фривольности.Зажав зеркальце между согнутых коленей, она принялась подправлять брови. Ей вспоминалась страшная сцена, свидетельницей которой она стала сегодня на Блошином рынке.
Пожилая американка, княгиня Дороти Майнор-Штернгольц, супруга Блеза, принимала гостей в своих величественных апартаментах. Разумеется, Штернгольц был не французским, а восточным князем, скорее всего литовским или чешским, почти не претендующим на возложенный на него неопределенный титул. (Несмотря на все революции, французы питают почтение к титулам. Американцы следуют их примеру.) Князь Блез Штернгольц, издатель спортивной газеты и член Международного олимпийского комитета, вырос в шестнадцатом округе Парижа и никогда не бывал в Литве. Дороти занимала прочное положение в кругу американцев, живущих в «Городе света», и владела внушительной коллекцией картин, приобретенных еще до брака и свидетельствующих о ее знакомстве с некоторыми французскими художниками.Американское сообщество Парижа чем-то напоминало «мирок в себе». Здесь американцы создавали благотворительные комитеты, тщетно пытаясь оказывать влияние на американскую политику, периодически предпринимая попытки распространения во Франции американской мудрости, мысли и литературы, как во времена Томаса Пейна, организовывали англоязычные курсы кулинарии, слушали свою музыку, бывали в американской церкви, общались с избранными французскими друзьями, шумно приветствовали слегка вышедших из моды американских знаменитостей, приезжающих во Францию (порой посольство возглавляли забавные люди, причем новых послов встречали настороженно, жизнерадостно проводив в отставку предыдущих), в специальном магазине покупали арахисовое масло и поп-корн. Возможно, между французским ландшафтом и американцами, опасливо заселяющими его, не существовало коренных противоречий, но часто казалось, что американцы поступили бы разумно, если бы не вмешивались в то, что недоступно их пониманию. А может, им было бы лучше жить на родине?
Прибыв к Дороти раньше Тима, Анна-Софи очутилась в кругу американцев – ровесников ее родителей. Здороваясь, присутствующие целовались с ней на французский манер. Особенно пылкими поцелуями и рукопожатиями Анну-Софи одарил престарелый муж Оливии Пейс, богач Роберт Пейс; он был тем, кого французы называют vieux beau. Красивый старик (фр.).

Как обычно, Дороти дважды поцеловала гостью. Привязанность княгини к Анне-Софи была отчасти порождена взаимопониманием. В отличие от родной матери Анны-Софи, ничем не похожей на дочь и потому не понимающей ее, у Дороти и Анны-Софи было немало общего. Увлечение Анны-Софи лошадьми Дороти понимала, так как сама занималась когда-то совершенно неженственным видом спорта; впрочем, Анна-Софи выглядела воплощением французской женственности. Дороти гордилась своими познаниями в области французского менталитета и культуры, которые она получила от мужа – с ним она познакомилась сорок лет назад, войдя в олимпийскую сборную США по спортивной стрельбе.Приподняв прелестный, с ямочкой, как у ребенка, подбородок, Анна-Софи обвела взглядом комнату, разыскивая гостей, с которыми было бы приятно поболтать. Она была разочарована: ни одного француза, только нудная мадам Уоллингфорт. В отчаянии она прошлась по уютным комнатам, отделанным в темно-розовых тонах, с зелеными шторами, французскими позолоченными канделябрами, американскими картинами маслом, изображающими амбары и petit bateaux, Суденышки (фр.).

с широкими тускло-зелеными диванами, кивнула красноглазому долговязому антропологу и миловидной секретарше или кто она там, о которой всегда ходило много слухов, неряшливому профессору в галстуке-бабочке и его пухленькой женушке – неужели в приглашении было указано, что надлежит явиться в галстуке-бабочке? – знаменитому экономисту или историку и еще кому-то, кто написал книгу – еще одну книгу о Франции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109