В ясные дни женщины сидели в комнате с окнами на небольшой закрытый сад. Среди азалий и пеонов росли две крученых сосны и старое сливовое дерево.– Цветы порадуют нас весной, – отметила Риэко, поскольку кусты по-осеннему потускнели.Каэдэ представила, какая долгая зима ждет ее впереди, а потом еще и еще. Со временем она превратится в бессловесное сокровище, на которое любуется только господин Фудзивара.Такой же сад был в замке Ногучи, где она однажды встретилась с отцом, чтобы узнать о собственной свадьбе, назначенной с господином Отори Шигеру. Тогда он гордился ей, радовался, что так удачно выдает дочь. Никто не знал, что тот брак будет обманом, ловушкой для Шигеру. Глядя в сад, она снова и снова вспоминала события прошлого и наблюдала за изменениями в медленном течении дней.Со сливового дерева уж опадали литься. Вот пришел старик и стал поднимать их по одному со мха. Ему нельзя было смотреть на Каэдэ, как и всем мужчинам, а она следила за ним из-за ширмы. С неподражаемым терпением он поднимал каждый листок большим и указательным пальцами, чтобы не повредить мох, и клал в бамбуковую корзину. Затем причесал, словно волосы, мох, убрал все ветки, траву, взрыхленную червями землю, перья птиц, кусочки коры. Оставшуюся часть дня мох выглядел безупречно, а потом как-то незаметно природа вновь подчинилась законам жизни, и следующим утром весь процесс повторялся заново.На сучковатом стволе и на ветвях сливового дерева рос зеленый и белый лишайник, Каэдэ каждый день наблюдала и за ним. Любые мелочи приводили ее в восторг. Однажды утром на мху возникла светло-розовая мраморная плесень, похожая на цветок, высеченный из плоти. Как-то на верхушку сливового дерева села птица и завела трель, и сердце Каэдэ забилось в такт.В былые времена даже управление владением не могло полностью поглотить беспокойный голодный разум, а теперь ей было совсем нечем заняться, она умирала от скуки. В уединенное жилище Каэдэ почти не проникало посторонних звуков, и она не знала, что происходит вокруг. Однажды она уловила каденцию* (*Каденция – гармонический оборот, завершающий музыкальное произведение или его часть) флейты, подумала, а вдруг это Макото? Ей не терпелось узнать хоть какие-нибудь вести.Кроме скуки, самым страшным было полное неведение. Где-то шли битвы и сражения, власть захватывали и теряли, и все это хранилось от нее в тайне. Она успокаивала себя тем, что Фудзивара не преминет рассказать ей о смерти Такео, чтобы помучить и получить удовольствие от ее страданий.Фудзивара продолжал ставить пьесы. Интересно, изобразил ли он на сцене ее судьбу, как однажды обещал. С ним часто приходил Мамору, внимательно вглядывался в лицо Каэдэ, пытался копировать. Ее не пускали смотреть представления, но до комнаты доносились отдельные слова, пение, игра музыкальных инструментов, удары барабана. Иногда Каэдэ улавливала знакомую фразу, вспоминала пьесу, и по щекам вдруг текли слезы.Собственная жизнь казалась ей столь же трагичной. Вынужденная размышлять о малейших деталях пребывания в плену, Каэдэ пыталась понять и выразить свои ощущения. Не хватало слов. Иногда на правильный подбор уходил весь день. Она мало знала о поэзии, еще в той жизни что-то читала в отцовских книгах, однако, как истинный поэт, собирала слова подобно золотым бусинам, и нанизывала по очереди, получая удовольствие. Приходилось держать их в секрете, в глубине сердца.Каэдэ полюбила тишину, в которой рождались стихи, как сталактиты в священных пещерах Ширакавы, – капля за каплей известковой воды. Ее раздражала болтовня Риэко, полная злобы и самомнения, банальных фраз. Фудзивара был подчеркнуто вежлив и внимателен, но каждый его визит напоминал Каэдэ о ее печальной участи пленницы. Из мужчин, кроме Фудзивары, Каэдэ видела только Ишиду. Доктор приходил через день, радуя своим появлением, хотя они едва разговаривали. С началом поиска слов пленница перестала принимать успокоительные чаи. Ей хотелось знать свои чувства, как бы больно это ни было.Рядом с выходящей в сад комнатой был небольшой храм со статуей Просветленного и всемилостивой Каннон. Даже Риэко не смела мешать Каэдэ молиться, и девушка часами стояла там на коленях, входя в состояние, когда молитва сливается с поэзией и окружающий мир наполняется святостью и смыслом. Она часто думала о вопросах, тревоживших ее после битвы у реки Асагавы, и о преследовании Племени. Поможет ли ей чистота помыслов постигнуть, как править миром, не прибегая к насилию. Каэдэ ругала себя за такие мысли, понимая, что никогда не сможет возглавить домен. И все же если власть вернется в ее руки, она отомстит всем, кто принес ей страдания.Перед храмом день и ночь горели лампы, Каэдэ часто зажигала ладан и вдыхала тяжелый запах, развевая его повсюду. С рамы свисал колокольчик, и временами ей хотелось резко ударить по нему. Четкая нота пролетала эхом по всем комнатам, и служанки обменивались взглядами, так, чтобы не заметила Риэко. Они знали историю судьбы Каэдэ, жалели девушку и все больше восхищались ею.Одна из них заинтересовала Каэдэ. Судя по записям, которые копировала Каэдэ для Такео, в доме фудзивары живет несколько людей из Племени, о чем ему не известно. Двое мужчин, включая управляющего имением, оплачиваются столицей. Видимо, они шпионы, которые должны докладывать императору о действиях сосланного дворянина. На кухне работали двое слуг, продающих информацию любому, кто готов заплатить, и еще девушка, служанка, в ком Каэдэ узнала дочь Племени.Догадки строились лишь на небольшом сходстве с Шизукой и особой форме рук. Расставшись с Шизукой, Каэдэ по ней не скучала – тогда ее жизнь была полностью посвящена Такео.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86