А что, неправда, что вы везде первее всех? — горячился Делов. — Стоило снять железный занавес, так первые, кто сиганул в окно, — вы, евреи.
Ну и что? — сказал непробиваемый Гиршман. — Я представляю, какая бы была давка, если бы Америка и Израиль набирали украинцев и русских. К тому же, вы не учитываете религиозный фактор… Я уже привык к тому, что еврей в любом случае везде виноват. При большевиках Фаня Каплан была виновата, что стрельнула сдуру в Ильича. А теперь демократы гонят на эту бедную женщину, что плохо, видите ли, целилась. Хотя я и согласен с вами, что лучше бы Троцкий и компания то время и энергию, которые они потратили на большевистскую революцию, употребили бы, скажем, на создание еврейского государства Израиль. Ну почему эта идея пришла в голову не ему!
У Делова тоже не заканчивалось желание сказать последним.
Вам не кажется порой, что те народы, которые приютили евреев, не любят вас за вашу хитрожопость и высокомерие?
Гиршман был спокоен, как египетский сфинкс.
Насчет того, что прохиндейство у евреев в крови, это я согласен. А насчет высокомерия — нет Я думаю, что в каждом конкретном случае евреи относятся к другим народам так же, как те к ним. Это, вообще, свойство как отдельного человека, так и целого народа, — рефлективность, отражаемость. Только фанатик может любить своего тирана. Еврейская мудрость слишком стара для фанатизма. Между прочим, сами по себе русские, немцы и евреи, брошенные без опеки политиков, уживаются очень хорошо. Но когда нужно раздрочить народ для совершенно другой цели, то евреи оказывают самим фактом своего существования неоценимую услугу власть предержащим во все времена. Наверное, в Бога надо верить для того, чтобы оправдать свою глупость. В еврея надо верить, чтобы оправдать собственную несостоятельность.
Остап посмотрел на своих собеседников и, как бы завершая спор, сказал:
Если я когда-то был ребенком, и довольно долго, то это не дает мне право утверждать, что я являюсь специалистом по детям. Насколько мне известно, товарищ Делов никогда не был евреем, а считает себя специалистом в этом вопросе. Лучше гор могут быть только горы, хуже еврея может быть только еврей разновидности жид, но достоверно это знают только сами евреи. В любом случае, я верю, что во вселенной нет ничего лишнего. Я верю в мудрость матери-природы — если евреи есть везде, значит, они нужны всем.
Поставив философскую точку в извечном споре о роли еврейства как двигателе прогресса, Остап спустился на землю и предложил перейти к мирским вопросам.
А теперь давайте-ка разойдемся по разным комнатам. Насколько я понял, мне предстоят еще нелегкие два часа торговли с господином Гиршманом. А вас, Павел Ильич, я оставляю на опеку княгини.
Остап ошибся. Торг с Гиршманом занял у него четыре с четвертью часа. Этого времени вполне хватило Крымову, чтобы узнать все о дедушке уважаемого Боруха, о склочном характере его теши, о цепах на золото и изюм, услышать мнение о современной политической обстановке и грустную оценку Гиршмана всем самодержцам России, начиная от Ивана Грозного и кончая Горбачевым. Борух выклянчил-таки скидку за просроченного ветерана труда, и деловые партнеры сошлись на семнадцати тысячах.
Через десять дней княгиня Крамская распродала весь пакет титулов, привезенных в Харьков. Среди клиентов оказался цыганский барон Роман Зараев, предложивший вначале рассчитаться за титул князя бартером — тремя мешками маковой соломки. Остап категорически отказался, дав, правда, Зараеву время на сбор наличных денег.
В один из дней в конторе неожиданно появился Петр Молох. Честный казначей сумел, наконец, пристроить где-то импортный благотворительный маргарин и был при деньгах. Остап завизировал эту сделку, признав, что лично его бизнес с Молохом носит честный характер.
Если бы все проверяли происхождение денег своих партнеров, то экономика страны просто бы умерла, — изрек Остап, знающий о деньгах больше, чем они знали о себе.
За двенадцать лет до этого…
Художник был на грани отчаяния. Два колхоза полностью отказались платить деньги. Два других работу приняли, но тянули с зарплатой. В последнем начальство усиленно пряталось, решив взять художника измором. Перспектива голодного обморока и пешего пути домой с котомкой за спиной костлявой рукой начала примериваться к его шее. Путь был неблизкий. Три тысячи километров отделяли Харьков от Ошской области Киргизской ССР Сельский клуб, где работал художник, был прижат снежными хребтами к пыльному низкорослому аулу с мелкими вонючими арыками и ленивым местным населением. Работали здесь только сосланные немцы. Русские руководили и употребляли водку, киргизы сутками пили зеленый чай и делали вид, что плохо понимают по-русски.
Художник был на грани отчаяния. Он был молод и еще не избавился от привычки много есть. Он был молод и еще не избавился от потребности иметь секс. Он был молод, и дома у него еще были друзья. Уже полтора месяца он изнывал у подножья великолепных и опротивевших гор без еды, секса и друзей. Это был не его стиль, и он страдал. Самое печальное, что не было видно конца этой изощренной подлости киргизов, заманивших его за тридевять земель и оставивших без копейки денег.
Художник на самом деле не был художником. Он был инженером-программистом. Как художник, он не смог бы правильно нарисовать даже куриное яйцо. Как программист, он заканчивал аспирантуру. От художника у него были только три вещи: массивные очки с нулевыми стеклами, фетровый берет с задорной пипочкой на макушке и красная папка. Приезжая домой, он прятал этот реквизит в сундук и становился нормальным человеком с отличным зрением, здоровой потенцией и варящими мозгами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150