- При-вет, ты меня помнишь - я Дин Мориарти? Я приехал попросить тебя
показать мне, как надо писать.
- А где Мэрилу? - спросил я, и Дин ответил, что она, видимо, выхарила
у кого-нибудь несколько долларов и поехала обратно в Денвер, "шлюха!". А
раз так, то мы пошли с ним выпить пива, потому что разговаривать так,
как нам хотелось, мы не могли в присутствии моей тетки, которая сидела в
гостиной и читала свою газету. Она бросила на Дина один-единственный
взгляд и решила, что он - шалый.
В баре я ему сказал:
- Слушай, чувак, я очень хорошо знаю, что ты ко мне приехал не только
затем, чтобы стать писателем, да и, в конце концов, что я сам об этом
знаю, кроме того, что на этом надо заклеиться с такой же страшной силой,
как на амфетаминах.
А он ответил:
- Да, конечно, я точно знаю, что ты имеешь в виду, и все эти пробле-
мы, на самом деле, мне тоже приходили в голову, но то, чего я хочу, -
это реализация таких факторов, что в случае, если придется зависеть от
шопенгауэровской дихотомии для любого внутренне реализуемого... - И
дальше по тексту - штуки, которых я ни на йоту не понимал, да и он сам -
тоже. В те дни он действительно не соображал, о чем говорил; то есть это
был просто только что откинувшийся юный зэк, зацикленный на дивных воз-
можностях стать настоящим интеллектуалом, и ему нравилось разговаривать
тем тоном и пользоваться теми словами, которые слышал от "настоящих ин-
теллектуалов", но как-то совершенно замороченно - хотя учтите, он не был
так уж наивен во всем остальном, и ему потребовалось лишь несколько ме-
сяцев провести с Карло Марксом, чтобы полностью освоиться во всяких спе-
циальных словечках и жаргоне. Однако, мы прекрасно поняли друг друга на
иных уровнях безумия, и я согласился на то, чтобы он остался у меня до-
ма, пока не найдет работу, а дальше мы уговорились как-нибудь отправить-
ся на Запад. Это было зимой 1947-го.
Однажды вечером, когда Дин ужинал у меня - а он уже работал на стоян-
ке в Нью-Йорке, - а я быстро барабанил на своей машинке, он облокотился
мне на плечи и сказал:
- Ну, давай же, девчонки ждать не будут, закругляйся.
Я ответил:
- Погоди минуточку, вот сейчас только главу закончу. - А это была од-
на из лучших глав во всей книге. Потом я оделся, и мы понеслись в
Нью-Йорк на стрелку с какими-то девчонками. Пока автобус шел в жуткой
фосфоресцирующей пустоте Линкольн-Тоннеля, мы держались друг за друга,
возбужденно болтали, орали и размахивали руками, и я начал врубаться в
этого психа Дина. Парня просто до чрезвычайности возбуждала жизнь, но
если он и был пройдохой, так это только оттого, что слишком хотел жить и
общаться с людьми, которые иначе бы не обращали на него никакого внима-
ния. Он подкалывал и меня, и я это знал (по части жилья, еды и того,
"как писать"), и он знал, что я это знаю (это и было основой наших отно-
шений), но мне было плевать, и мы прекрасно ладили - не доставая друг
друга и особо не церемонясь; мы ходили друг за дружкой на цыпочках, буд-
то только что трогательно подружились. Я начал учиться у него так же,
как он, видимо, учился у меня. О том, что касалось моей работы, он гово-
рил:
- Валяй дальше, все, что ты делаешь, - клево. - Он заглядывал мне че-
рез плечо, когда я писал свои рассказы, и вопил: - Да! Так и надо! Ну,
ты даешь, чувак! - Или говорил: - Ф-фу! - и промакивал лицо носовым
платком. - Слушай, елки-палки, ведь еще столько можно сделать, столько
написать! Хотя бы начать все это записывать, без всяких наносных стесне-
ний и не упираясь ни в какие литературные запреты и грамматические стра-
хи...
- Все верно, чувак, ты правильно заговорил. - И я видел, как некое
подобие священной молнии сверкает в его возбуждении и в его видениях,
которые изливались из него таким потоком, что люди в автобусах оборачи-
вались посмотреть на этого "психа ненормального". На Западе он провел
треть своей жизни в бильярдной, треть - в тюрьме, а треть - в публичной
библиотеке. Видели, как он целеустремленно несся с непокрытой головой по
зимним улицам в сторону бильярдной, таща под мышкой книги, или карабкал-
ся по деревьям, чтобы попасть на чердак каких-нибудь своих приятелей,
где обычно сидел днями напролет, читая или скрываясь от представителей
закона.
Мы поехали в Нью-Йорк - я забыл, в чем там было дело, какие-то две
цветные девчонки - и никаких девчонок на месте, конечно, не оказалось:
они должны были встретиться с Дином в кафешке и не пришли. Мы тогда пое-
хали на его стоянку, где ему что-то надо было сделать - переодеться в
будке на задворках, прихорошиться перед треснутым зеркалом, что-то типа
такого, - а уж потом двинулись дальше. Как раз в тот вечер Дин повстре-
чался с Карло Марксом. Грандиозная штука произошла, когда они встрети-
лись. Два таких острых ума, как они, приглянулись друг другу сразу же.
Скрестились два проницательных взгляда - святой пройдоха с сияющим разу-
мом и печальный поэтичный пройдоха с темным разумом, то есть Карло
Маркс. Начиная с этой самой минуты, я видел Дина только изредка, и мне
было немного обидно. Их энергии сшибались лбами, и в сравнении я был
просто лохом и не мог держаться с ними наравне. Тогда-то и началась вся
эта безумная катавасия, которая потом закрутила всех моих друзей и все,
что у меня оставалось от семьи, затянула в большую тучу пыли, застившую
Американскую Ночь. Карло рассказал ему про Старого Быка Ли, про Элмера
Хассела и Джейн: как Ли в Техасе выращивал траву, как Хассел сидел на
острове Рикера, как Джейн бродила по Таймс-Сквер вся в бензедриновых
глюках, таская на руках свою малышку, и как она кончила в Белльвю.
1 2 3 4 5 6 7