Рассказы



ИЗ РОМАНА "НА ДОРОГЕ" (1957)
Я впервые встретил Дина вскоре после того, как мы с женой расстались.
Я тогда едва выкарабкался из серьезной болезни, о которой сейчас гово-
рить неохота, достаточно лишь сказать, что этот наш жалкий и утомитель-
ный раскол сыграл не последнюю роль, и я чувствовал, что все сдохло. С
появлением Дина Мориарти началась та часть моей жизни, которую можно
назвать "жизнью на дороге". Я и прежде часто мечтал отправиться на Запад
посмотреть страну, но планы всегда оставались смутными, и с места я не
трогался. Дин же - как раз тот парень, который идеально соответствует
дороге, поскольку даже родился на ней: в 1926 году его родители ехали на
своей колымаге в Лос-Анжелес и застряли в Солт-Лейк-Сити, чтобы произ-
вести его на свет. Первые рассказы о нем я услышал от Чада Кинга; Чад и
показал мне несколько его писем из исправительной колонии в Нью-Мексико.
Меня эти письма неимоверно заинтересовали, поскольку в них Дин так наив-
но и так мило просил Чада научить его всему, что тот сам знал про Ницше
и про все остальные дивные интеллектуальные штуки. Как-то раз мы с Карло
говорили об этих письмах в том смысле, что познакомимся ли мы когда-ни-
будь с этим странным Дином Мориарти. Все это было еще тогда, давно, ког-
да Дин не был таким, как сегодня, когда он был еще сплошь окруженным
тайной пацаном только что из тюрьмы. Потом стало известно, что его вы-
пустили из колонии, и что он впервые в жизни едет в Нью-Йорк. Еще ходили
разговоры, что он только что женился на девчонке по имени Мэрилу.
Однажды, когда я шлялся по студенческому городку, Чад и Тим Грэй ска-
зали мне, что Дин остановился на какой-то квартире безо всяких удобств в
Восточном Гарлеме - то есть, в испанском квартале. Он приехал прошлой
ночью, в Нью-Йорке первый раз, с ним - его остренькая и симпатичная под-
ружка Мэрилу. Они слезли с междугородного "грейхаунда" на 50-й Улице,
свернули за угол, чтобы найти чего-нибудь поесть, и сразу зашли к Гекто-
ру, и с тех самых пор кафетерий Гектора всегда оставался для Дина глав-
ным символом Нью-Йорка. Они тогда истратили все деньги на здоровенные
чудесные пирожные с глазурью и взбитыми сливками.
Все это время Дин вешал Мэрилу на уши примерно следующее:
- Ну, милая, вот мы и в Нью-Йорке, и хоть я не совсем еще рассказал
тебе, о чем думал, когда мы ехали через Миссури, а особенно - в том мес-
те, где мы проезжали Бунвильскую Колонию, которая напомнила мне собс-
твенные тюремные дела, теперь совершенно необходимо отбросить все, что
осталось от наших личных привязанностей, и немедленно прикинуть конкрет-
ные планы трудовой жизни... - И так далее, как он обычно разговаривал в
те, самые первые дни.
Мы с парнями поехали к нему в эту квартирку, и Дин вышел открывать
нам в одних трусах. Мэрилу как раз спрыгивала с кушетки: Дин отправил
обитателя хаты на кухню, возможно - варить кофе, а сам решал свои любов-
ные проблемы, ибо для него секс оставался единственной святой и важной
вещью в жизни, как бы ни приходилось потеть и материться, чтобы вообще
прожить, ну и так далее. Все это было на нем написано: в том, как он
стоял, как покачивал головой, все время глядя куда-то вниз, будто моло-
дой боксер, получающий наставления тренера, как кивал, чтобы заставить
поверить, что впитывает каждое слово, вставляя бесчисленные "да" и "хо-
рошо". С первого взгляда он напомнил мне молодого Джина Отри - ладный,
узкобедрый, голубоглазый, с настоящим оклахомским выговором, - в общем,
эдакий герой заснеженного Запада с небольшими бакенбардами. Он и в самом
деле работал на ранчо у Эда Уолла в Колорадо до того, как женился на Мэ-
рилу и поехал на Восток. Мэрилу была миленькой блондинкой с громадными
кольцами волос - целое море золотых локонов. Она сидела на краешке ку-
шетки, руки свисали с колен, а голубые деревенские глаза с поволокой
смотрели широко и неподвижно, потому что сейчас она торчала в сером и
злом Нью-Йорке, о котором столько слышала дома, на Западе, сидела на ха-
те, словно длиннотелая чахлая сюрреалистическая женщина Модильяни, ожи-
дающая в какой-нибудь важной приемной. Но помимо того, что Мэрилу была
просто милашкой, глупа она была жутко и способна на ужасные поступки.
Той ночью все пили пиво, болтали и ржали до самой зари, а наутро, когда
мы уже оцепенело сидели и докуривали бычки из пепельниц при сером свете
унылого дня, Дин нервно поднялся, походил взад-вперед, подумал и решил,
что самое нужное сейчас - это заставить Мэрилу приготовить завтрак и
подмести пол.
- Другими словами, давай шевелиться, милая, слышишь, что я говорю,
иначе будет один сплошной разброд, а истинного знания или кристаллизации
своих планов мы не добьемся.
Тут я ушел.
На следующей неделе он признался Чаду Кингу, что ему абсолютно необ-
ходимо научиться у того писать. Чад ему ответил, что писатель тут - я, и
что за советом обращаться надо ко мне. Тем временем, Дин устроился рабо-
тать на автостоянку, поссорился с Мэрилу у них на новой квартире в Хобо-
кене - одному Богу известно, чего их туда занесло, - и она так рассвире-
пела, что замыслила месть и позвонила в полицию с каким-то вздорным, ис-
теричным, идиотским поклепом, и Дину пришлось из Хобокена свалить. Жить
ему было негде. Он поехал прямиком в Патерсон, Нью-Джерси, где я жил со
своей теткой, и как-то вечером, когда я занимался, в дверь постучали, и
вот уже Дин кланялся и подобострастно расшаркивался в полумраке прихо-
жей, говоря при этом:
1 2 3 4 5 6 7