— Боюсь, тебя к ней могут не пустить, но я что-нибудь придумаю. Вот только вернется мама. Что на это скажешь? — Джордан чуть хлопнул его по колену, — Не прикасайся ко мне, — дернулся Уэсли.
— Уэс, я…
— Замолчи. Я с тобой не разговариваю.
— Уэс, — выдохнул Джордан.
— Ненавижу тебя.
Джордан на мгновение опешил: неужели эти жестокие слова относятся к нему? Увы, да, и он не мог пропустить их мимо ушей.
Дальше нельзя было закрывать глаза на поведение Уэсли и ждать, что все решится само собой. Нужно было что-то делать, если он хотел найти с мальчиком общий язык.
Дружеского обращения, похоже, было недостаточно. Пора было сделать решительный шаг.
Но Джордан боялся, что это ему не по силам.
Он вспомнил, как прошлым вечером Ева вызвала его на откровенный разговор, угрожая, что поднимет шум и их вышвырнут из больницы, если он не даст ей высказаться.
Джордан улыбнулся, и Уэсли это заметил. Не меняя вызывающей позы, мальчик нахмурил свои бровки.
— Пошли со мной, Уэс. — Джордан встал.
— Нет. — Мальчик выпятил нижнюю губу.
— Что ты сказал?
— Нет. — Обуреваемый гневом, Уэсли резко отвернулся от Джордана.
У Джордана не было выбора, он стащил мальчика со стула.
Сначала Уэсли остолбенел от возмущения, а потом стал извиваться и кричать:
— Отвяжись от меня! Я тебя ненавижу! Отпусти меня! Я хочу к маме.
Не обращая внимания на сочувствующие взгляды, которыми обменивались остальные посетители, Джордан прямиком направился к выходу Уэсли вырывался, колотил его руками и ногами, кричал, что ненавидит его, повторяя вновь и вновь:
— Ты мне не папа, отпусти меня.
Следуя примеру Евы, Джордан потащил мальчика к автостоянке. Утро было морозное и пасмурное. По глубокому, выпавшему прошлой ночью снегу они с трудом пробрались к машине.
Джордан быстро открыл дверцу водительского сиденья и затолкал туда мальчика, потом сел сам.
Уэсли попытался было открыть дверцу, но Джордан тихо сказал:
— Только попробуй.
Уэсли замер, внимательно посмотрел на Джордана и, верно, пришел к выводу, что лучше не перечить. Потом надулся, скрестил руки на груди и через ветровое стекло уставился на серое небо.
Джордан взглянул на ребенка, не зная, что делать дальше, но понимая всю комичность создавшегося положения. Вчера на месте Уэсли был он сам, Ева старалась до него достучаться, найти к нему ключ, вылечить те не видимые никому раны, которые он скрывал, упорно отмалчиваясь, уклоняясь от откровенного разговора.
И что он тогда ощущал? В нем боролись два противоположных чувства: он хотел, чтобы она оставила его венское, и в то же время — чтобы схватила и не отпускала, клялась никогда больше его не бросать.
— Я собираюсь жениться на твоей маме, Уэс.
Ты, я, твоя мама и Лиза будем жить вместе. Одной семьей.
Уэсли молчал. И продолжал смотреть в окно.
— Так будет, обязательно, несмотря ни на что, Уэс.
У ребенка задрожали губы.
— Можешь сопротивляться сколько хочешь, но от этого никуда не денешься. Нас четверо. И мы одна семья.
— Нет! — Уэсли повернулся к нему, маленькое личико исказилось от гнева и возмущения. — Ты мне не папа. Ненавижу тебя. Уходи! Ты злой, ты кричал на маму.
— Иногда, когда людям плохо, они кричат, Уэс.
Как ты сейчас.
— Ну и что? Ты нас бросил. Ты уехал, и я слышал, как мама плакала. Я был у ее комнаты и слышал, что она плачет. Она долго говорила с Рози, а Рози уговаривала ее позвонить тебе, но я не хотел, чтобы она тебе звонила. Я хотел, чтобы ты не возвращался, никогда не возвращался. Ты говорил, что любишь нас, но ты нас не любишь. И скоро опять нас бросишь!
— Нет. — Голос отказал Джордану. Он смотрел на мальчика и, наверное, как никто другой, понимал его чувства. Он знал, что значит быть оставленным матерью, ведь когда-то сам пережил это. Нет, я вас не брошу, — крикнул он.
— Бросишь!
— Нет!
— Бросишь!
— Нет. Клянусь, не брошу!
— Врун, все ты врешь… — И Уэсли принялся его колотить, потому что больше был не в силах справиться со своей болью.
Джордан, не раздумывая, обнял мальчика, у которого уже текли слезы, прижал его к себе и держал, пока Уэсли, громко вопя и бурно сопротивляясь, не выплакал весь свой гнев и всю свою боль.
Не обращая внимания на свирепые вопли Уэсли, Джордан шепотом повторял:
— Послушай, Уэс! Послушай! Да, тогда я вас бросил. Но этого больше не будет. Я всегда буду рядом. Я не уйду. Что бы ты ни делал, я вас никогда не оставлю…
Джордан продолжал говорить, почти не задумываясь, просто дал волю тому, что у него накопилось на душе. Постепенно Уэс стал успокаиваться. Его кулачки разжались, движения стали вялыми. Обессилевший ребенок прильнул к груди Джордана.
— А что, если ты умрешь? — спросил Уэс, все еще всхлипывая.
— Если я умру, меня с вами не будет, и только смерть заставит меня вас бросить. Но я еще долго-долго буду жить, пока ты не станешь взрослым.
— Это правда?
— Поклясться я тебе не могу, но почти уверен, что все так и будет.
Размышляя над его словами, Уэсли с важным видом склонил голову к плечу. Потом молча выскользнул из рук Джордана и, усевшись на свое сиденье, утер нос рукой.
Джордан открыл отделение для перчаток, куда Ева положила коробку с салфетками.
— Возьми.
Уэсли послушно взял салфетку и высморкался.
— Думаю, нам пора возвращаться, — наконец сказал Джордан, — а то твоя мама удивится, что нас нет так долго.
Мальчик еще раз высморкался, кивнув, открыл дверцу, и они побрели по глубокому снегу к больнице.
А когда за ними закрылась входная дверь, Джордан почувствовал, что Уэсли ищет его руку, и вдруг понял, что значит быть по-настоящему счастливым. Чувство, которое вызывало в нем это робкое прикосновение детской ручонки, можно было сравнить лишь с тем, что он испытывал, когда обнимал Еву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30