– Чудовищно, – шепчет Нина.
Она сидит на моей коровьей табуретке, уставившись в пол.
– Наверху у кого-то есть телевизор, – замечает Ян, – у кого-то из вице-президентов.
Но никто не трогается с места. Мы слушаем еще один репортаж. Сообщают, что стрелок – они используют именно слово «стрелок», ассоциирующееся у меня с Диким Западом, – убит местными полицейскими, прибывшими на место. Им оказалась совсем юная девушка лет шестнадцати.
– Девчонка, – поражается Моник.
Постепенно событие обрастает все новыми подробностями. Теперь уже говорят, что школьница застрелила порядка тридцати пяти человек в электричке, следовавшей на север. В каждом следующем репортаже все больше деталей, и они все страшнее. Мы стоим и слушаем около десяти минут. За это время проходит восемь-девять репортажей, число жертв постепенно растет. Тридцать восемь погибших и десять раненых. Сорок пять погибших. У девушки изъяли автомат. Кровь. Пассажиры электрички. Люди, убитые на месте. Маленькие дети. Сразу несколько каналов ведут передачу с места трагедии. Одновременная передача всегда означает печальные новости. Затем мы слышим крики, плач, шум, стоны, и репортер называет телефоны горячей линии. Когда он повторяет их, Том выключает радио, опускает антенну и твердой рукой убирает приемник на полку. Тишина повисает в зале. Мы смотрим друг на друга, на стены, в пол. Моник ударяет кулаком в стену и молча выходит. Постепенно все разбредаются по местам.
Сажусь за свой стол, отодвигаю подальше наушники и лист с названиями песен. Нина все еще сидит на моей табуретке. Она поднимает на меня глаза, глубоко вздыхает и возвращается на свое рабочее место. Я долго смотрю на подсолнух, прикрепленный к перегородке. Телефонный звонок прерывает мои размышления.
– Привет, дорогая. – Я так потрясена жуткой новостью, что с трудом узнаю голос мамы.
– Мам, привет. Как ты?
– Нормально, нормально. Просто хотела узнать, как ты.
– Я здесь, на месте. – Вновь похлопываю стопку гранок.
– Отлично. Я знала, что ты не отправишься ни с того ни с сего в неожиданном направлении, например, на север города.
– Я уже слышала новости. Ужасно.
– Да уж. Ну, раз у тебя все в порядке, оставляю тебя в покое. Хочу убедиться, что Джейни у себя в галерее, хотя она, конечно же, там.
– О'кей, спасибо, что позвонила.
Представляю, как сейчас матери по всему городу вот так же звонят своим детям. И некоторые не могут дозвониться.
Думаю о дне, когда вот так же раздастся совсем другой звонок. О маме или об отце, трагедия, касающаяся меня лично. И я совсем не буду готова к ней. Звонок, похожий на тот, что прозвучал в нашем доме, когда разбился мой брат. На следующий день его не стало. Возможно, это и было последним испытанием для брака моих родителей. Прежде они много лет спорили и ссорились, а потом стали все тише и спокойнее и друг с другом, и с нами. Разумеется, не телефонный звонок послужил причиной развода; просто так всегда происходит, когда вы слишком долго откладываете принятие важного решения.
Чувствую себя так, словно только что посмотрела фильм ужасов – от каждого шороха подскакиваю и оборачиваюсь, готовая увидеть злодея с пистолетом или сверкающим ножом. Мужика в капюшоне. Школьницу с автоматом. С грохотом закрывается шкаф с папками, я привстаю и оглядываюсь. Сразу несколько человек подскакивают вместе со мной и смотрят на парнишку из фотоотдела. Он замечает нас и поспешно убегает. Наклоняюсь над столом и заглядываю в «кубик» Тома. Он смотрит прямо перед собой, но, заметив меня, поворачивается. Машу ему. Он машет в ответ, и я усаживаюсь на место.
Группа коллег собирается неподалеку, и до меня доносится негромкий разговор.
– Здесь рядом, у булочной, напали на одного парня в прошлом месяце, – говорит один. – Но это случилось глубокой ночью.
– На мою парикмахершу напали на Восемнадцатой улице.
– На Восемнадцатой, – повторяет следующий.
– За моей мамой кто-то шел почти до самого дома, но она обратилась в полицейский участок.
Надеваю наушники и нахожу самую спокойную, самую тихую музыку, скрипки и гобой. Наверное, я не узнаю гобой, если увижу его, но усиливаю звук и возвращаюсь к своей книжке о коровах, к «Бесси».
На выходе из офиса, вечером, встречаюсь с Роем. Он сидит на ступеньках, понуро опустив подбородок на шлем, лежащий на коленях. Пристраиваюсь рядом с ним.
– Тяжелый день, – говорю я.
– Мир зачастую не самое пригодное место для жизни, – задумчиво отвечает Рой, поглаживая шлем так нежно, как беременная женщина прикасается к своему животу.
– Не знаю, других-то мест нет.
– Ищи светлые моменты, вселяющие надежду, утверждающие истинные ценности. – Рой выпрямляется.
Стараюсь искать светлые моменты. Почему-то мои мысли обращаются к Софи. Она, наверное, провела весь день в «Блумингдейле», набитом розовым шелком, безразличная к праздным заботам человечества.
– Я пытаюсь.
– У тебя сильный дух. – Рой похлопывает меня по руке, поднимается и провожает меня на улицу.
– Не хочешь ли позаимствовать мой шлем, чтобы дойти до дома? – улыбаясь, спрашивает Рой. И нахлобучивает его мне на голову. Шлем внутри мягкий и удобный. Он приглушает звуки, но я, наверное, выгляжу в нем чертовски глупо. Смеясь снимаю шлем и возвращаю его Рою:
– Спасибо, не стоит. Здесь недалеко.
– Настоящий друг всегда начеку.
Отправляюсь в свою маленькую квартирку, где меня ждут жужжащий холодильник и мягкий" диван. Замечаю Роя, который едет поодаль на своем мопеде. Он соблюдает безопасное расстояние, но держится все время рядом, как ангел-хранитель или отец, провожающий ребенка, впервые самостоятельно идущего в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65