Отцу бесполезно было объяснять, что если бы я решила лишиться девственности, то смогла бы сделать это где угодно и с кем угодно. Хотя если бы сказала, он запросто мог запереть меня в подвале.
В общем, однажды я вернулась домой и увидела только одинокий свет наверху. В комнате мамы. Машины отца не было, что, впрочем, и неудивительно. Джеймс к тому моменту уже женился, а Мэтт переехал в центр. Зак развлекался в общежитии и учился при этом так себе. День, помнится, задался паршивый, и я уже тогда сомневалась по поводу своей карьеры юриста. Я открыла дверь своим ключом и замерла, услышав рыдания матери. Если честно, мне было жаль ее, несмотря ни на что.
Я поднялась по ступенькам, прекрасно понимая, что нет смысла откладывать неизбежное. Мать сидела на полу, а рядом в луже разлитого вермута лежала пустая бутылка. Сначала я решила, что мама расстроилась из-за этого, но когда она повернулась на мои шаги, я заметила, как она прижимает что-то к груди. Это было письмо.
На самом деле на полу валялось мною писем. Письма были старые, с помятыми краями конвертов. На полу также валялась ленточка, так что я сделала вывод, что письма хранились в одной пачке. Конверты были странной квадратной формы, с неровными краями бумаги.
Такими я представляла себе любовные послания. Край конверта в руках матери пропитался вермутом. Мама пыталась оттереть пятно, но была слишком пьяна, и у нее ничего не получалось.
Она узнала меня, прижала письмо к груди и разревелась, умоляя меня исправить все. Ужасно было слышать ее стенания, и я выхватила письмо. Письмо адресовалось миссис Б. Коксуэлл и написано было уверенным размашистым почерком.
У моего отца почерк был совсем другим. Он писал каракулями, отшучиваясь, что с таким почерком ему впору было стать доктором.
Этот же почерк был красивым, таким обычно пишут архитекторы. Приглядевшись, я поняла, что все конверты подписаны тем же почерком. Марки также подтверждали мысль о давности писем.
Что-то лучше не знать вовсе. Я бы и хотела не лезть в это дело дальше, но было поздно, так что я взяла письмо и стерла с него пятно, пока мама наблюдала за мной затуманенным взором. Она перестала плакать и смотрела на меня так, словно я могла испортить ее сокровище.
Или разболтать обо всем отцу. Я собрала письма в стопку и перевязала их ленточкой. Затем передала стопку маме и велела спрятать, пока я буду набирать ей ванну. А сама вышла. Потому что понимала: стоит мне узнать, куда она прячет письма – я не удержусь и в один прекрасный день прочту их. Я знала свои слабости и умела с ними бороться. Письма же мамы меня не касались. Так что лучшим способом избежать соблазнов было не знать, где она их держит.
Когда я вернулась за ней, писем уже не было. Больше я их не видела. Мы никогда не разговаривали с ней об этом. Мы вели себя так, словно той ночи просто не было. Возможно, мама вообще не помнит об этом. Но я помню.
А как-то на почте я не поленилась заглянуть в каталог с марками и узнала, что марки, которые я видела на письмах, выпускались в 1970 году.
Возможно, у мамы были серьезные причины не переезжать в Розмаунт. Не исключено, что отец догадывался обо всем и специально перевез семью из Бостона, однако нам об этом никогда не рассказывали. Не исключено, что всей правды я не узнаю никогда.
Именно из-за этих писем, кем бы они ни были написаны, я прощала матери многое.
У нас были разные взгляды на брак, но мать всегда желала мне только добра. Возможно, она просто не понимала, что лучше быть одной, чем чувствовать себя одиноко в браке. Возможно, она никогда не знала лучшей доли. И все же она беспокоится за меня, и это единственное, что напоминает мне о том, что родители меня любят.
А это многое значит.
Я не лгала Нику, когда говорила, что в душе я романтик. Те письма лишь подтвердили это.
Глава 11
Разумеется, когда я добралась до миссис Хатауэй, Джоул был уже там.
Иеза ждала, надо сказать, ждала терпеливо, опустив голову на руль. Она помахала хвостом и даже позволила почесать себя за ушком, но не сводила взгляда с ворот сада, за которыми исчез Джоул.
Миссис Хатауэй и Джоул поладили. Джоул сидел на кухне вместе с хозяйкой, попивал чай, травил анекдоты и уплетал за обе щеки домашние пончики с черникой. Наш Джоул тот еще рассказчик, он совершенно очаровал миссис Хатауэй.
Хотя что-то сегодня клеилось. От моих извинений отмахнулись, и мы пошли в сад. От пончиков я благоразумно отказалась. Джоул глянул на мои эскизы, прищурился, словно припоминая что-то, и одобрительно кивнул. Я объяснила размеры и особенности конструкции, а также размещение клумб. Джоул достал образцы камней, соорудил макет будущей стены и протоптал дорожку рядом с ней для наглядности. Я предложила выложить дорожку камнем, расположив его с интервалом, чтобы чабрец заполнил промежутки. Это смягчит пейзаж.
Миссис Хатауэй понравилось, что чемерица занимает центральное место в нашей схеме. Я предложила клиентке несколько вариантов цветовой гаммы насаждений, и она задумалась. Людям сложно сразу воспринять чужую идею.
Я оставила миссис Хатауэй каталог с фотографиями и моими пояснениями. Нужно было дать ей несколько дней на размышление. Конечно, клиенту можно навязать свое мнение. Но пройдет месяц-другой, и клиент станет думать, что тропинку нужно было проложить левее или стену сделать больше. Одним словом, хлопот не оберешься. Все это стоит денег, поэтому пусть думают и принимают решение самостоятельно.
– Блестяще, Филиппа. Так сразу и не заметишь различий в схемах, – сказал Джоул, когда мы остались одни. Он приятельски хлопнул меня по плечу. – Просто молодец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93