мужчина собирается переспать со своей женой за пару часов до того, как скажет ей, что скорее всего лишится места, по­скольку спал со студенткой. Но одно осталось бы скрыто от глаз посто­роннего наблюдателя – то, как глубоко, как отчаянно Свенсон любит Шерри.
В семь вечера в будний день «Мэйбеллин» почти пуст. Но таково уж везе­нье Свенсона и Шерри – они сидят рядом с юной парой, столь безумно влюбленной, что к еде они не притрагиваются, не шевелятся, не разго­варивают, лишь робко смотрят друг на друга поверх бокалов с вином, ко­торого и не пригубили.
Заметят ли они, если Свенсон заберет с их стола бутылку и опорож­нит ее, пока официантка не подала ему вина? Оно ему нужнее, чем им. Обычно музыкальный центр в «Мэйбеллин» играет коронную смесь из Чака Берри и Вивальди – вот еще один симптом биполярного расстрой­ства, побудившего этот сравнительно новый и вполне популярный рес­торан сделать фирменными блюда из рациона вермонтских фермеров. Но сегодня проигрыватель молчит, наверное, сломался, и Свенсон ли­шен завесы посторонних шумов, под которые он собирался признавать­ся Шерри.
Свенсон, потерянный, смертельно напуганный, полагается на рас­хожую мудрость: если собираешься сообщить своей возлюбленной не­что ужасное, выбери какое-нибудь людное место, это позволит избежать или свести к минимуму рыдания, шквал упреков, истерики, попытки са­моубийства и так далее. Сейчас он видит массу недостатков этого плана. Но уже поздно. Он принял решение. Он готов пройти через это. Все равно придется, уж лучше сразу, потому что чем дольше… Да ему давно надо было сознаться.
Но везет – так везет. Официантка вполне могла бы быть старшей се­стричкой Анджелы. Когда она протягивает им меню, Свенсон замечает у нее между большим и указательным пальцем татуировку – крошечный цветок.
Свенсон изучает меню. Цены здесь запредельные. Даже если Шерри когда-нибудь простит его за то, в чем он собирается признаться, все рав­но будет злиться, что при этом он столько потратил. Весной и летом «Мэйбеллин» специализируется на редкостях: сморчках, побегах папо­ротника, которые собирают специально нанятые местные хиппи, – но сейчас, в начале зимы, сезонные блюда представлены в основном перна­той и четвероногой дичью, запеченной в кленовом сиропе.
– Дежурные блюда у вас есть? – спрашивает Шерри.
– Нет. – Официантка пожимает плечами. – Кажется, нет.
– Кажется или точно? – спрашивает Свенсон.
– Точно, – отвечает девица. – Нету.
– Ладно, – говорит Свенсон. – Мы начнем с бутылочки «шардонне». Прямо сейчас.
– Натурального?
– Хотелось бы, – говорит Свенсон. – Будьте добры.
Официантка понуро улыбается. Шерри провожает ее сочувствен­ным взглядом, который тут же суровеет, когда она оборачивается к Свенсону.
– Тед, ну ты же обещал!
– Что обещал?
– Что не будешь цепляться к людям. Эта девочка вполне могла бы быть твоей студенткой.
Свенсон смотрит на нее с ужасом. Да нет, это не про Анджелу. Шер­ри просто констатирует очевидное.
– Может, потому я и цепляюсь. – И вообще, он не помнит, что когда-нибудь такое обещал.
– Ты же прекрасно понял, что она имела в виду – дежурных блюд нет. Просто не хотела нас огорчать.
– Ей, видите ли, кажется, что дежурных блюд нет. Что, у всех кругом разжижение мозгов? Тебе же не кажется, что у больного ангина. С этим нужно бороться. Надо их приучать говорить прямо.
– Господи, – вздыхает Шерри. – Ты рассуждаешь как восьмидесятилетний старик.
– Просто восхитительно! – говорит Свенсон. – Мы тратим сотню баксов на обсуждение того, показалось ли официантке, что дежурных блюд нет.
Те же и официантка. Она приносит вино, разливает его по бокалам, пролив при этом немного воды из ведерка со льдом, в котором подана бутылка.
– Вы уже выбрали?
– Я буду оленину, – говорит Шерри.
Господи, прошу тебя, молит Свенсон, пусть оленина окажется жест­кой, пусть Шерри сосредоточится на мясе и не смотрит на него, Свенсо­на, когда он будет говорить о том, о чем должен сказать. Свенсон заказы­вает лосося и в ту же секунду думает: сколько же тому лососю пришлось проплыть, чтобы добраться до Вермонта. Но у него нет сил изменить ни ход мыслей, ни заказ.
Шерри подымает бокал.
– За то, чтобы хуже не стало.
– Это уже вряд ли возможно, – говорит Свенсон. – Давай выпьем за… за терпение!
– Отлично! – чокается с ним Шерри. – За терпение!
Они быстро пьют и, не сговариваясь, благодарно улыбаются друг другу. Настроение почти благостное, и Свенсон, подлив им еще вина, го­ворит:
– Знаешь, я в сегодняшней «Таймс» в разделе «Наука» прочел странную статью – про какую-то новую болезнь, что-то связанное с поражением функций мозга.
Несмотря на все принятые им решения, он, похоже, снова врет. Это он прочел во вчерашней газете. Сегодня он газет не читал – слишком был занят размышлениями о том, что жизнь его кончена. Он уже ждет, что Шерри его поправит, напомнит, что «Наука» была в прошлом номере, но она, слава богу, пропускает это мимо ушей, и он продолжает свой рас­сказ, хоть и совершенно не помнит, почему завел об этом речь.
– Так вот, при этом поражается какая-то часть мозга, вследствие чего больной постоянно слышит запах рыбы.
– Рыбы? – переспрашивает Шерри.
– Рыбы.
– Не верю, – говорит Шерри.
– Не веришь? Но об этом же написали в «Таймс». Почему ты им не веришь?
– Потому что рыба – это как-то слишком банально. Почему не мазут? Или кофе? Или ацетон?
Если Шерри решила, что это слишком банально, как она отреагиру­ет на то, что он пригласил ее поужинать, чтобы признаться в своем ро­мане со студенткой? Собственно, это был не вполне роман, но эта тон­кость может от нее ускользнуть, особенно когда она узнает, что жалоба была подана самому ректору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105