переучить все движение заново, а это иногда достигается гораздо труднее, чем выучить что-то совсем новое.
Такие же сбои и деавтоматизаций встречаются в спортивно-гимнастических движениях и в трудовых процессах. Если упражняющийся разучил движение напильником, как простое вождение в одну и другую сторону деревянным макетом под счет, или если он заучил телодвижения пловца, лежа животом на скамеечке и двигая конечностями по воздуху, и т. п., его труды пропали даром, и ничего, кроме деавтоматизаций, не принесут, когда он перейдет на настоящую работу.
На этом можно было бы закончить наш очерк, посвященный упражнению и навыку. Не мешает, однако, для закругления подвести здесь одну общую итоговую черточку.
Сторонники того взгляда, по которому упражнение сводится к проторению, или впечатыванию, какого-то следа в нервной системе, почему-то никогда не обращали внимания на одно существенное обстоятельство. Ведь человек принимается за разучивание тех или иных движений именно потому, что не умеет их делать. Поэтому в начале разучивания навыка ему, в сущности, нечего проторять или же проторяться и запечатлеваться у него начнутся те самые неловкие и неправильные движения, какие он единственно в состоянии совершить в начале работы над навыком.
Для того, чтобы что-то «проторилось» в смысле, придаваемом этому слову сторонниками соответственной теории, необходимо, чтобы это «что-то» повторялось раз за разом так же одинаково и точно, как повторяются условные сигналы в опытах с условными рефлексами. Но если учащийся все время повторяет свои неумелые, неправильные движения новичка, значит, упражнение не приносит ему никакой пользы, так как вся суть и цель упражнения в том, чтобы движения улучшались, т. е. изменялись. Следовательно, правильно проводимое упражнение есть, в сущности, повторение без повторения. Как же выйти из этого противоречия, которое почему-то не замечалось до сих пор сторонниками теории проторения?
В действительности противоречие здесь только кажущееся, и мы обладаем уже совершенно достаточным материалом для того, чтобы разъяснить его по существу. Все дело в том, что при правильно поставленном упражнении учащийся повторяет раз за разом не то или иное средство решения данной двигательной задачи, а повторяет процесс решения этой задачи, раз от разу меняя и улучшая средства. Совершенно очевидно, что теория проторения и запечатления следов бессильна объяснить закрепление такой вещи, вся суть и вся ценность которой в том, что она меняется. Думается, что взгляды, изложенные в этой книге, гораздо правильнее объясняют, в чем заключается и как происходит построение и закрепление двигательного навыка.

Очерк VII Ловкость и ее свойства
Что мы уже знаем о ловкости?
После нашего первого очерка, прямо посвященного ловкости, она очень долго оставалась за сценой. Мы последовательно познакомились с вопросами управляемости наших органов движения и с историей движений на земном шаре: рассмотрели строение нашего мозгового двигательного аппарата и его последовательные уровни, управляющие движениями различного смысла и сложности; наконец, обрисовали ход построения двигательного навыка. О самой ловкости во все это время как будто было мало речи.
Между тем если вспомнить рассказанное в предыдущих очерках, окажется, что на их протяжении мы попутно не так уже мало успели узнать о ней. Помимо того что знакомство с физиологией двигательного аппарата создало нам надежные предпосылки для ее углубленной характеристики и анализа в настоящем очерке, мы, как сейчас увидим, уже знакомы с нею значительно ближе, чем могло бы показаться. Первым делом подведем некоторые итоги.
Прежде всего мы установили, что наши органы движения — очень непокорные орудия, представляющие большие трудности для управления.
Трудности заложены и в их пассивных частях — костносуставном аппарате вследствие обилия в нем степеней свободы подвижности и в их двигателях — мышцах — вследствие их сложных и прихотливых физиологических и механических свойств. Чем более усложняются двигательные задачи, чем сложнее и точнее становятся решающие их движения, чем больше, наконец, уточняются и расчленяются сами исполнительные органы, тем в большей степени возрастают трудности управления ими.
Трудности эти усугубляются еще тем, что по ходу развития все повышается спрос на способность быстро приспосабливаться к новым, изменяющимся условиям, . решать неожиданные, нешаблонные двигательные задачи, с честью выходить из непредвиденных положений. Все выше начинает цениться двигательная находчивость. Древние ящеры, с их тугим, неподатливым к обучению бескорковым мозгом, вымирают и истребляются энергичною молодою расой млекопитающих, обладателей корковой, пирамидной системы, впервые на земле пустивших в ход свое упражнение и воспитание. Над всем животным миром возвышается и покоряет его особенный мозг человека, выработавший в себе ряд высших корковых систем и подчинивший себе с их помощью необозримое количество новых, внезапно создаваемых двигательных и действенных комбинаций.
Чем дальше продвигается это овладевание своим двигательным аппаратом, а через его посредство — всем миром движений и действий, тем в большей и большей степени начинает проявлять себя и царица управления движениями — двигательная ловкость.
Мы могли увидеть, что упражняемость — сравнительно молодое явление в истории развития, но ловкость еще заметно моложе ее.
Далее мы убедились, что ловкость не навык и не совокупность каких-нибудь навыков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113