На прошлой неделе кто-то спер мое верблюжье пальто прямо из
комнаты вместе с теплыми перчатками - они там и были, в кармане. В этой
школе полно жулья. У многих ребят родителя богачи, но все равно там полно
жулья. Чем дороже школа, тем в ней больше ворюг. Словом, стоял я у этой
дурацкой пушки, чуть зад не отморозил. Но на матч я почти и не смотрел. А
стоял я там потому, что хотелось почувствовать, что я с этой школой
прощаюсь. Вообще я часто откуда-нибудь уезжаю, но никогда и не думаю ни
про какое прощание. Я это ненавижу. Я не задумываюсь, грустно ли мне
уезжать, неприятно ли. Но когда я расстаюсь с каким-нибудь местом, мне
надо п_о_ч_у_в_с_т_в_о_в_а_т_ь, что я с ним действительно расстаюсь. А то
становится еще неприятней.
Мне повезло. Вдруг я вспомнил про одну штуку и сразу почувствовал,
что я отсюда уезжаю навсегда. Я вдруг вспомнил, как мы однажды, в октябре,
втроем - я, Роберт Тичнер и Пол Кембл - гоняли мяч перед учебным корпусом.
Они славные ребята, особенно Тичнер. Время шло к обеду, совсем стемнело,
но мы все гоняли мяч и гоняли. Стало уже совсем темно, мы и мяч-то почти
не видели, но ужасно не хотелось бросать. И все-таки пришлось. Наш учитель
биологии, мистер Зембизи, высунул голову из окна учебного корпуса и велел
идти в общежитие, одеваться к обеду. Как вспомнишь такую штуку, так сразу
почувствуешь: тебе ничего не стоит уехать отсюда навсегда, - у меня, по
крайней мере, почти всегда так бывает. И только я понял, что уезжаю
навсегда, я повернулся и побежал вниз с горы, прямо к дому старика
Спенсера. Он жил не при школе. Он жил на улице Энтони Уэйна.
Я бежал всю дорогу, до главного выхода, а потом переждал, пока не
отдышался. У меня дыхание короткое, по правде говоря. Во-первых, я курю,
как паровоз, то есть раньше курил. Тут, в санатории, заставили бросить. И
еще - я за прошлый год вырос на шесть с половиной дюймов. Наверно, от
этого я и заболел туберкулезом и попал сюда на проверку и на это дурацкое
лечение. А в общем, я довольно здоровый.
Словом, как только я отдышался, я побежал через дорогу на улицу
Уэйна. Дорога вся обледенела до черта, и я чуть не грохнулся. Не знаю,
зачем я бежал, наверно, просто так. Когда я перебежал через дорогу, мне
вдруг показалось, что я исчез. День был какой-то сумасшедший, жуткий
холод, ни проблеска солнца, ничего, и казалось, стоит тебе пересечь
дорогу, как ты сразу исчезнешь навек.
Ух, и звонил же я в звонок, когда добежал до старика Спенсера!
Промерз я насквозь. Уши болели, пальцем я пошевельнуть не мог. "Ну,
скорей, скорей!" - говорю чуть ли не вслух. - Открывайте!" Наконец
старушка Спенсер мне открыла. У них прислуги нет и вообще никого нет, они
всегда сами открывают двери. Денег у них в обрез.
- Холден! - сказала миссис Спенсер. - Как я рада тебя видеть! Входи,
милый! Ты, наверно, закоченел до смерти?
Мне кажется, она и вправду была рада меня видеть. Она меня любила. По
крайней мере, мне так казалось.
Я пулей влетел к ним в дом.
- Как вы поживаете, миссис Спенсер? - говорю. - Как здоровье мистера
Спенсера?
- Дай твою куртку, милый! - говорит она. Она и не слышала, что я
спросил про мистера Спенсера. Она была немножко глуховата.
Она повесила мою куртку в шкаф в прихожей, и я пригладил волосы
ладонью. Вообще я ношу короткий ежик, мне причесываться не приходится.
- Как же вы живете, миссис Сперсер? - спрашиваю, но на этот раз
громче, чтобы она услыхала.
- Прекрасно, Холден. - Она закрыла шкаф в прихожей. - А ты то как
живешь?
- И я по ее голосу сразу понял: видно, старик Спенсер рассказал ей,
что меня выперли.
- Отлично, - говорю. - А как мистер Спенсер? Кончился у него грипп?
- Кончился? Холден, он себя ведет как... как не знаю кто!.. Он у
себя, милый, иди прямо к нему.

2
У них у каждого была своя комната. Лет им было под семьдесят, а то и
больше. И все-таки они получали удовольствие от жизни, хоть родной ногой и
стояли в могиле. Знаю, свинство так говорить, но я вовсе не о том. Просто
я хочу сказать, что я много думал про старика Спенсера, а если про него
слишком много думать, начинаешь удивляться - за каким чертом он еще живет.
Понимаете, он весь сгорбленны и еле ходит, а если он в классе уронит мел,
так кому-нибудь с первой парты приходится нагибаться и подавать ему.
По-моему, это ужасно. Но если не слишком разбираться, а просто так
подумать, то выходит, что он вовсе не плохо живет. Например, один раз, в
воскресенье, когда он меня и еще нескольких других ребят угощал горячим
шоколадом, он нам показал потрепанное индейское одеяло - они с миссис
Спенсер купили его у какого-то индейца в Йеллоустонском парке. Видно было,
что старик Спенсер от этой покупки в восторге. Вы понимает, о чем я? Живет
себе такой человек вроде старого Спенсера, из него уже песок сыплется, а
он все еще приходит в восторг от какого-то одеяла.
Дверь к нему была открыта, но я все же постучался, просто из
вежливости. Я видел его - он сидел в большом кожаном кресле, закутанный в
то самое одеяло, про которое я говорил. Он обернулся, когда я постучал.
- Кто там? - заорал он. - Ты, Колфилд? Входи, мальчик, входи!
Он всегда орал дома, не то что в классе. На нервы действовало,
серьезно.
Только я вошел - и уже пожалел, зачем меня принесло. Он читал
"Атлантик мансли", и везде стояли какие-то пузырьки, пилюли, все пахло
каплями от насморка. Тоску нагоняло. Я вообще-то не слишком люблю больных.
И все казалось еще унылее оттого, что на старом Спенсере был ужасно
жалкий, потертый, стары халат - наверно, он его носил с самого рождения,
честное слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10