Карусель эта нескончаемая: истратив боезапас и горючее, самолеты уходят на свои базы, вновь заправляются и опять идут в это пекло песмолкающего воздушного сражения. Оно длится несколько дней, но сегодня, судя по всему, перевес определенно и четко на нашей стороне.
— Я — «Дракон!» Уходи домой!
Собственно, я мог и не давать этой команды ведомому, но мне приятно хоть так пока высказать одобрение молодому летчику.
Позывной мой у многих, знаю, вызывал если не усмешку, то уж недоумение. Но все было очень прозаично: когда под Москвой решено было давать авиационным командирам персональные позывные, то мы долго не могли остановиться на подходящем слове. Все они расплывались, звучали очень нечетко при плохо отработанной тогда радиосвязи. Предложенное мне нашим связистом — «дракон» — оказалось прямо находкой: его не забивали никакие шумы, оно четко звучало на любом фоне.
Конечно, иронические усмешки поначалу, я понимаю, вызывались ассоциацией с аналогичной символикой в люфтваффе. Да, были у них асы, весьма и очень даже склонные к устрашающе-мрачной геральдике: чего только не малевали на своих самолетах!.. Один из них, фигура довольно известная в вермахте, майор Мебус, разрисовал весь фюзеляж «мессера» под дракона. И вел он себя коварно — любил одиночную охоту из засады. Обычно подкарауливал у какого-нибудь из наших аэродромов возвращающихся с задания летчиков, налетал стервятником и сразу же скрывался. Опытный был бандит, воевал в Испании, Польше, Франции. Свалил же его в яростном поединке морской летчик-истребитель капитан Н. С. Зимин в июне 1944 года над Баренцевым морем. Свалил, кстати, на «яке», использовав его преимущество перед «мессером» при выполнении виража. Но это так, к слову. Мы побеждали фашистов не устрашающей геральдикой, она была нам чужда. Побеждали в упорных боях умением и отвагой. Уже после Победы из архивных документов я узнал, что по истребительным эскадрам фашистов был отдан приказ: внимательно высматривать отдельно идущую пару «яков» и при обнаружении стараться сбить. Очень может быть, что в одном из самолетов такой отдельно идущей пары — генерал Савицкий…
И тут я должен еще раз вернуться к одному непростому вопросу. Надо ли было генералу, командиру корпуса лично вылетать в зону непосредственных боевых действий, самому идти в атаку на фашистские самолеты? Я знал, что командующий 4-й воздушной армией, другие начальники одобрения моим полетам не высказывали. Особо не осуждали, но и не одобряли.
Я имел на сей счет свою точку зрения. Во-первых, мне была ясна исходная позиция противников командирских полетов: она утверждалась в давние времена, когда летные части находились в непосредственном подчинении общевойсковых командиров, которые сплошь и рядом, совершенно естественно, к штурвалу самолета никакого отношения не имели. А мнение продолжало бытовать в определенных командных кругах. Во-вторых, бои, и на Малой земле в том числе, утвердили во мне правильность мысли о несомненной пользе командиру полка, дивизии, корпуса лично наблюдать время от времени за действиями подчиненных и поведением противника. Выпуклее, нагляднее становились некие законы, принципы ведения сражений больших групп самолетов, управления ими. Не говорю уж о личном примере командира полка (им, правда, летать было положено, как говорится, по штату), комдива, комкора: командовать асами и самому не быть асом — на мой взгляд, нельзя.
От Кубани до Берлина
Воздушное сражение над Малой землей сразу же потребовало от командования корпуса, офицеров штаба высокого уровня организации и руководства боевыми действиями. Уже первые потери, анализ проведенных боев привели к важным выводам. От нас требовалось, прежде всего, в любой момент знать и оперативно анализировать обстановку, умело распределять силы своих истребителей. Так, можно послать в район боя сразу много самолетов. Но противник, поняв это, начнет выжидать. Малые же по количеству группы могут стать легкой добычей более крупных сил врага. Вот почему столь важно было точно рассчитать возможности свои и противника, не забывать об особенностях тактики врага, его оперативных задач. Когда же сражение завязывалось, главным становилось не просто успеть увеличить свои силы в критической ситуации, но успеть нарастить их в такое время и в таком районе над плацдармом, где они наверняка нанесут противнику наиболее ощутимое поражение, заставят его уйти с поля боя. Цель при этом преследовалась одна — прикрыть действия наших Наземных войск на плацдарме.
Бесспорной в связи с этим представляется старая истина: первой сражается мысль командира. Задолго до того как его подчиненные пойдут в атаку, он обязан предпринять все, чтобы она принесла победу, обеспечила максимально возможный урон врагу. Чтобы поднятые завтра твоей волей в огненное небо эскадрильи и полки дрались уверенно и победно, ты должен точно знать, как воевали они сегодня, как выглядел противник нынешний по сравнению со вчерашним, понять и оценить новые моменты в его тактике и психологии. Вот почему я считал необходимым для себя регулярно вылетать в район боевых действий.
Была и еще крайне веская причина для моих боевых вылетов именно в район Малой земли. Чисто по-человечески я просто не мог сидеть на земле потому, что там для меня был не только плацдарм с его героическими защитниками. То были мой отчий дом, моя улица, школа. Там начиналась для меня Родина, Страна Советов, небо которой я, военный летчик, коммунист, поклялся защищать до последнего удара сердца. И когда мне вновь и вновь представлялось, как там, на Малой земле, в моей Станичке, возможно, во дворе моего сожженного теперь дома не на жизнь, а на смерть сражаются советские люди, не было у меня сил усидеть на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31