Надо встряхнуться! Что, если покататься с Робином? Быть может, я развеюсь от невеселых мыслей, вырвусь из порочного круга своих тревог?Робин. Даже подумать о нем было некоторым утешением, увидеть же его наяву — тем паче. Когда мы с Чертей и другими кавалерами прибыли в королевские конюшни, он был уже там и требовал лошадей с властностью, какой я за ним прежде не замечала.— Кобылу для миледи, не эту ломовую клячу, пентюх, а серую в яблоках. Гнедого мерина сэру Джону, мастеру Вернону — чалого…Как же умело он подобрал лошадь к седоку, и как охотно повинуются ему конюхи. Сколько помню Робина, он умел совладать с любым скакуном, теперь, похоже, это его умение перекинулось и на людей.Во дворе били копытами застоявшиеся кони, мы все были в отличном расположении духа. Я вскочила в седло, сердце у меня радостно екнуло.Улыбаясь во весь рот, словно простой конюх, Робин коротко объяснил:— Молодая кобыла, мадам, резвая, я нарочно для вас посылал за ней в отцовские конюшни. Прекрасно слушается удил и не нуждается в шпорах! Клянусь, вы не разочаруетесь!И мы тронулись.Как пело мое сердце, когда кавалькада неслась по мощеному двору к парку! Вырвавшись на свободу в свежее, но ласковое утро, какое бывает только в Англии и только в мае, я пришпорила молодую кобылку, чтобы галопом помчаться в манящую зеленую даль.И-и-и-и-го-го!Робин был прав — никаких шпор! Сердито заржав, кобылица встала на дыбы, забила в воздухе копытами, а потом, словно Пегас, стрелой полетела по упругой траве. Мы неслись по парку, мои спутники отставали один за другим. Только не Робин — мы со смехом скакали бок о бок и не успели оглянуться, как оказались в пяти милях от дворцовых ворот.Наконец кобыла, успокоившись, что показала наезднице свою прыть, перешла с яростного грохочущего галопа на легкую рысь, потом на шаг. Перед нами виднелась рощица, этакое случайное скопление дубов, кленов и терновника. Робин, кивнув, поворотил к ней гнедого. У рощицы он спешился, взял кобылу под уздцы и стреножил обоих скакунов, чтобы они отдохнули и попаслись.— Мадам? — Он обхватил меня за талию (лицо его раскраснелось от ветра, дыхание еще не восстановилось после дикой скачки) и бережно опустил на траву. — Как вам кобыла?Я рассмеялась от счастья. «Как же хорошо он меня знает», — мелькнула радостная мысль.— Будет неплоха, — поддразнила я, — когда вы немного подучите ее резвости… Он со смехом запротестовал:— Мадам, вы несправедливы к моей кобыле и моему скромному подарку в придачу.— Нет, Робин, нет! — оборвала я его, сжавшись от внезапной боли. — Видит Бог, в мире и без того довольно несправедливости!— Несправедливости?Он как-то странно, искоса взглянул на меня. Словно что-то меня кольнуло — вспомнились слова Гриндала: «Я опасался, как бы вас не уловили через мое посредство».Не уловили?Кто?Я помнила Робина с восьми лет, когда он впервые вместе с отцом прибыл ко двору и поступил в свиту моего брата. С первого взгляда нас неудержимо потянуло навстречу, и он сразу предложил мне свою дружбу. Когда бы я ни появилась при дворе, он всегда был рядом, всегда к моим услугам…Я считала его своим, своим без оглядки, как Гриндала, как Кэт, в числе тех немногих близких людей, без которых не могла обойтись в этом мире наушничества и лицемерия.Но теперь стоит ли ему доверять?И зачем?— Пора возвращаться, — сказала я сухо. К нам, растянувшись по лугу, приближались наши далеко отставшие спутники. Я была одна с Робином, без присмотра своих дам, — недоброжелатель истолковал бы это превратно. Я холодно отстранилась.Он сразу подметил перемену, лицо его гневно вспыхнуло.— Я вас оскорбил, мадам? Полноте, вам нечего меня опасаться!Я смотрела прямо на него, но он смело выдержал мой взгляд. Теперь лицо его побелело от странной решимости.— Робин… что вы хотите сказать? Он колебался.— Мадам, вам страшно… из-за недавних событий?Я кивнула. Тоска окутывала меня, словно липкий туман.Робин продолжал выпытывать, с неожиданной для его лет деликатностью:— Вам страшно за королеву… поскольку гнев короля еще не остыл…— Да! Да! — Я лихорадочно силилась унять дрожь в коленях. — Говорят, они строят козни против нее… против нас!..— Верно! — Робин горько рассмеялся. — А король слушает Ризли и его присных. Однако верит он Сеймурам. Они — дядья принца, а значит — будут стоять за него до последнего, и король это знает. Вот почему отец примкнул к их партии! Он хочет взойти со встающим солнцем! А это солнце — граф Гертфорд!Я увидела проблеск надежды.— А может ли ваш лорд Гертфорд замолвить словечко за королеву? Или если бы вы попросили отца заступиться за королеву, воззвать к государевой милости…— О, мадам… — Он словно проглотил что-то нестерпимо горькое. — Мадам, одумайтесь! Ужели лорд Гертфорд или мой добрый родитель шевельнут пальцем в защиту той, кто, быть может, уже осуждена на смерть как изменница и еретичка!— Изменница? Добрая королева — изменница?Высоко над нами в кроне деревьев резко и скорбно закричал грач. В голове у меня помутилось от страха и горя, словно саранча В Апокалипсисе говорится, что в последние дни из кладезя бездны выйдет саранча и будет жалить подобно скорпионам (Откров. VI, 3 — 5).

уже вышла из кладезя бездны и проникла мне в мозг, и жалила, жалила…Кто такой изменник?Тот, кто совершил измену.В чем провинилась моя мать?Она изменила королю, мадам.Я закричала не своим голосом:— В чем ее измена?! Ведь нет никаких уличающих свидетельств!Он вздохнул с той же горечью, с той же укоризной, потом поклонился — застенчиво, как при первой встрече в присутственном покое.— Мадам, вам ли не знать, что гнев короля — сам по себе закон!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44