С тех пор, однако, мое мнение о дуэлях изменилось. Я склонен согласиться с королем Георгом — это чудовищный обычай. Я желал бы только, ради моей тетки, чтобы их запретили еще давно.
Видя, как побледнела Мег, сэр Уильям понял, что его рассказ произвел впечатление. Убедившись, что обморок ей не угрожает, он удалился, пожелав ей спокойной ночи и приятных сновидений.
Мег бессильно опустилась в свое старое любимое кресло, желая укрыться в нем от услышанных ею страшных слов. Истечь кровью? Боже, какая ужасная мысль! Лучше ей об этом не думать. В ее романах никто не истекал кровью и если погибал, злодеев обычно уносил корабль, принадлежавший рабовладельцам.
Мег тряхнула головой, чтобы рассеять нарисованные отцом мрачные картины. Через несколько минут она уже смогла сосредоточиться главном своем затруднении — как убедить Уортена отказаться от помолвки. Это не должно быть слишком трудно, заключила она, подумав много. Уортен разумный человек и мог, при желании, рассуждать здраво. Если только она даст ему понять, что не любит его, он учтиво с ней распрощается и навсегда покинет Шропшир. Покончив с этим вопросом, Мег вернулась к своему творчеству, погрузившись в создание эпизода, когда Розамунда из Альбиона воображает чудовищные пытки, которым она желала бы подвергнуть графа Фортунато. Четверть часа спустя Мег оторвалась от своей работы и взглянула в окно в направлении Бернел-Лодж. Сквозь сырую мглу мерцал слабый огонек. «Чарльз!» — воскликнула Мег. Проворно вскочив, так что она чуть не опрокинула кресло, Мег, взяв горевшую у нее на столе лампу с масляным фитилем, несколько раз подняла и опустила ее перед окном. Огонек вдали слегка переместился, отвечая ей, и она повторила гной сигнал. К ее величайшему облегчению, огонек исчез. Значит, Чарльз сразу же поспешил к ней.
Минут через пять дверь распахнулась и появился Чарльз Бернел, раскрасневшийся от бега, с улыбкой, явно довольный встречей. Не успел отдышаться, он воскликнул:
— Я боялся, что ты уже легла! Прости, Мег, но мне нужно было о стольком подумать, что я вел бедного Сарацина на поводу всю дорогу от Норбери.
Чарльза считали коротышкой, поскольку он был всего на два дюйма выше Мег. В какой-то степени они были похожи. Его рыжие кудрявые волосы торчали в разные стороны после прогулки по ночной сырости. У него были улыбчивые голубые глаза и белоснежная кожа, без пятнышка. Окружающие часто говорили, что их легко было принять за брата и сестру. Сходство объяснялось тем, что миссис Бернел, мать Чарльза, приходилась двоюродной сестрой сэру Уильяму, и оба были ослепительно рыжие.
— А Сарацин, наверно, всю дорогу встряхивал головой, бедняга, упрашивая тебя пустить его в галоп! Если бы ты знал, как я хотела тебя видеть. У меня потрясающие новости! И закрывай дверь, а то напустишь сырости! Ну, рассказывай! Ты женишься? Что сказала Хоуп?
Чарльз закрыл дверь на террасу, и Мег сразу же поняла, что что-то неладно. Чарльз был все еще в вечернем костюме, в черном фраке, белом жилете и искусно повязанном тончайшем шейном платке. Черные панталоны облегали его сильные стройные ноги, к ботинкам пристали листья и глина с лесной тропинки. Он нагнулся отряхнуть их.
— Я ее даже не спросил, Мегги! Я просто сам не понимаю, что произошло. Я был в отличном настроении, провел по меньшей мере, час, завязывая галстук, а мой камердинер еще полчаса меня причесывал. На мне был мой самый лучший фрак, а Хоуп только и делала, что чихала.
Мег села, указав ему на кресло у камина. Сняв последний листок с ботинок, Чарльз подошел к камину и буквально рухнул в кресло, вытянув ноги к огню.
— Мне очень жаль, — посочувствовала Мег. — Но я что-то не понимаю, какое отношение имеет чиханье к твоему предложению?
Чарльз, нахмурившись, смотрел в огонь. Наконец, глубоко вздохнув, он сказал:
— Все дело в том, что она терпеть не может Байрона и розы!
Мег молчала, ожидая, что он объяснит эту загадочную фразу. Вдруг он сорвался с места и заходил по комнате, ероша волосы.
— Я хотел сделать ей предложение, но не смог, хотя возможностей у меня было предостаточно. Мы даже стояли одни на террасе, глядя на долину. Были видны деревенские огни и даже фонари проезжавшего экипажа. Ты не знала, что с террасы Норбери видно, когда кто-нибудь въезжает в деревню? Кстати, кто бы это мог быть так поздно? Неужели кто-то из знакомых? Так вот, мы с ней там стояли совсем одни. Я даже держал ее за руку. Пальцы у нее дрожали. Я почувствовал такую любовь к ней, что с трудом сдерживал порывы моего сердца. Я наклонился к ней и прошептал: «Она идет, сияя красотою, как звездная ночь в безоблачных краях». Ты знаешь это стихотворение Байрона? Мне казалось, что мои чувства находят в ней отклик. Но что, ты думаешь, я услышал в ответ?
Он остановился рядом с Мег, глаза его горели. Ей пришлось вытянуть шею, чтобы взглянуть на него получше. Она была совершенно ошеломлена услышанным. Покачав головой, она, не отрываясь, смотрела на Чарльза, она еще никогда не видела его в таком расстройстве.
— Нет! — сказала она. — Я представить себе не могу, что она тебе ответила. Скажи мне немедленно, а то я просто умру от нетерпения!
Чарльз глубоко дышал, грудь его вздымалась, глаза сузились.
— Она сказала что-то в этом роде: «Ночь никогда не казалась мне прекрасной. Скорее страшной, а когда совы кричат в лесу, я дрожу от страха в постели. Даже летом, в жару, меня пугают ночные звуки. Вот если бы Байрон сказал: „Она идет, как ясный день“, я бы разделила его восторг. Я просто не понимаю его меланхолию! Мне кажется, ему бы очень пошли на пользу морские купания или, быть может, минеральные воды в Бате!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88