Я таскала Дэвида по северу и юго-востоку, где его нога никогда не ступала, пытаясь найти решение проблемы. У меня не было на это права: счет принадлежал мне, но за дом предстояло выплачивать ему. Но, с другой стороны, ему было все равно, а мне нет. Поэтому я моталась по всему Лондону и получала от этого удовольствие; мне казалось, что я что-то узнаю, даже если это были лишь названия улиц. Я написала каждому агенту недвижимости, и по утрам наш почтовый ящик ломился от конвертов и брошюр. Я часами лежала в кровати, перечитывая их, потом вставала и проводила день в поисках. Я была словно одержимая. Дэвид называл меня сумасшедшей и, возможно, был прав.
Дом, который я нашла, был таким, как я искала. Как только я увидела его, мне показалось, что он воплотил созданный мной образ: обыкновенный дом XIX века, с террасой, и по обеим сторонам входной двери – по маленькому каменному льву. Внутри он был модернизирован молодой парой, сделавшей за это время много денег и переехавшей в более престижный район. Все довольно просто, за исключением оштукатуренного потолка и красивого камина. Но сад позади дома был под стать львам. Он был окружен высокой кирпичной стеной, но из окон верхних комнат можно было видеть и все другие сады на нашей улице, а настроение создавалось старым кирпичом, травой, зеленью и нарциссами. Наш сад весь зарос, но соседский, справа, поддерживался в почти идеальном состоянии стариком, живущем в районе с незапамятных времен, которые Диккенс вспоминает как «тенистый Пентонвилль». Он пережил превращение запущенной окраины в пыльное предместье, населяемое сейчас новым классом «золотой молодежи», который мы с Дэвидом в какой-то мере представляли. Его сад был источником постоянной радости: трава ровно подстрижена, цветущие растения во всех уголках, а стены покрыты многочисленными вьющимися лианами.
На улице перед домами не было ничего, кроме пыли, булыжной мостовой, машин и грязных детей. Никто бы не смог догадаться о том, что скрывается за этим каменным фасадом.
Знаю, что моя притягательность к таким вещам и та важность, которую они для меня представляли, граничили в глазах окружающих с безответственностью. Особого удовольствия это мнение мне не доставляет, но такова уж моя натура. Всю жизнь меня обвиняли в снобизме, в той или иной форме, и мне это не нравилось. У меня нет никакого желания выставляться, наоборот, я скорее скромна, и те случаи, за которые меня обвиняют, так редки. Я вообще сгибаюсь под тяжестью различных обвинений – это цена за мою непохожесть на других, но я буду и дальше нести этот груз, поэтому не стану рассуждать о невозможном.
Я носилась по Хирфорду так же, как носилась по Лондону: списывалась с агентами по недвижимости, помещала объявления в местных газетах, обзванивала театральную администрацию. Было невозможно вести переговоры на расстоянии, а постоянно разъезжать туда-сюда не могла из-за Флоры и кормлений Джо и транспорта. В конце концов, когда до нашего переезда оставалось чуть меньше двух недель, я приняла предложение посмотреть старинный дом в длинном ряду таких же старинных домов, в древней части города. Дом был небольшой, первый этаж (когда-то конюшня) переоборудован под гараж. Единственной альтернативой ему была модерновая и совершенно несуразная резиденция на тихой дорогой улице. Я знала, что старинный дом, возможно, скоро развалится, но была готова терпеть неудобства ради некоторого чувства достоинства. Кроме того, мне не нравятся блочные дома, меня больше прельщают террасы и апартаменты.
Вам, должно быть, интересно, спросила ли я мнения Дэвида? Нет, не спросила. Он всегда выбирал центральное отопление и маленький квадратный садик.
Итак, после увлекательного занятия упаковкой и отправкой вещей, утвари и тщательно подобранного китайского фарфора, вышитых покрывал, каменных голов и так далее, любовно уложенных мной, мы наконец прибыли на Паддингтонский вокзал около полудня. Мы с Дэвидом (с легким чемоданчиком в руках), Паскаль, Флора (с большой пластмассовой игрушечной лодкой) и Джо в переносной кроватке. Естественно, мы прибыли на полчаса раньше и зарезервировали купе. Оставив в нем Паскаль и Джо, я, Дэвид и Флора отправились прогуляться по вокзалу. Должна признаться, – я была в крайнем возбуждении: мне нравятся путешествия, вокзалы. Не то, чтобы я была полна надежд, но меня легко охватывало какое-то чувство ожидания, которое вполне могло не оправдаться.
Флора тоже была возбуждена. Она шла между нами, держа нас за руки. Как я помню, на ней в тот день были красные брючки и коричневое вельветовое пальтишко. Мы осмотрели военный мемориал и блестящие доски на платформах с изображениями военных мундиров всех западных стран. Дэвид показал мне форму графства Уэльс, где он родился и вырос. Я никогда там не бывала.
– Мы съездим туда, – сказал он. – Выберем время и съездим в Уэльс. – Мы улыбнулись друг другу над темной головкой Флоры: как детей, нас обоих легко развеселить или соблазнить обещанием экскурсии.
Потом мы зашли в аптеку купить пачку одноразовых носовых платков «Клинекс»; они вообще-то были мне не очень нужны, но я всегда должна быть во всеоружии в общественных местах. По дороге назад, на нашу платформу, мы миновали плакат с рекламой Хирфордского фестиваля: прекрасный дизайн. Очень большими буквами на нем было написано: Виндхэм Фаррар, и почти такими же – имена актеров: Натали Винтер, Питер Йитс, Фелисити Уайт, Дэвид Эванс, Невиль Гриерсон, все с восклицательными знаками. Мы стояли и смотрели: Дэвид был доволен, хотя, как всегда, старался скрыть это от меня. Чуть ниже располагался список пьес, название которых мне мало что говорило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56