- тебе нужна моя помощь?
- Да, - сказал он, доставая портсигар из своего кармана. Прикурив от зажигалки, он сделал долгую затяжку и сунул портсигар обратно в карман. дух был прав. Проклятый кашель стал еще сильнее. Он не дает мне заснуть. У меня от него болит голова. Он не дает мне работать.
Она пригласила его сесть, но не напротив нее, где обычно сидели ее клиенты, а на стул у алтаря. Она зажгла три свечи перед девой, затем небрежно спросила о кокосовых плантациях, которыми он владел где-то на побережье.
Он медленно оглянулся и посмотрел в ее глаза. Она успокоила его кивком головы. - эта Музия помогает мне, - сказала она ему. - ты можешь говорить все, словно ее тут нет.
Его взгляд на миг остановился на мне. - мое имя Бенито Сантос, сказал он и быстро взглянул на донью Мерседес. - как ее зовут?
- Она говорит, что ее имя Флоринда, - ответила донья Мерседес, прежде чем я смогла вставить словечко. - но я зову ее Музия.
Она внимательно осмотрела его и встала ему за спину. Медленными легкими движениями она растирала мазь на его груди и на шее почти полчаса.
- Бенито Сантос, - сказала она, поворачиваясь ко мне, - очень крепкий человек. Он приезжает время от времени повидаться со мной, причем всегда или с головной болью, или с простудой, или с кашлем. Я излечу его за пять встреч. У меня для него есть особо приготовленная мазь и молитва к духу моря.
Она вновь массировала его длительное время. - ушла головная боль? спросила она, положив руки на плечи Бенито Сантоса.
Казалось, он не слышал ее вопроса. Его невидящий взор был направлен на мигающие свечи. Он начал говорить о море и о том, каким зловещим оно бывает на рассвете, когда солнце встает из тусклой, потерявшей блеск воды. Монотонным шепотом он говорил о своих повседневных полуденных экскурсиях в море.
- Пеликаны кружились вокруг меня, - говорил он. - иногда они пролетали очень низко и смотрели прямо мне в глаза. Я уверен, они хотели знать, не иссякла ли моя сила.
Опустив голову он замолчал на длительное время, а потом перешел на низкий, почти неразборчивый шепот.
- В сумерки, когда солнце садится за дальние холмы и его лучи больше не ласкают воду, я слышу голос моря. Он говорит мне, что в такой-то день он умрет, но пока он жив, он неумолим. А потом я знаю, что люблю море.
Мерседес Перальта сдавила ладонями его виски, ее пальцы оплели его голову. - Бенито Сантос, - сказала она, - это мужчина, который преодолел свою вину. Он стар и утомлен. Но даже сейчас он такой же безжалостный, как и море.
Бенито Сантос приходил к донье Мерседес пять дней подряд. Окончив ежедневный лечебный сеанс, она просила его рассказать мне свою историю. Он ничего не говорил в ответ, полностью игнорируя меня. - твой джип на улице? - спросил он, и тут же добавил, не дав мне времени на ответ: - отвези меня, пожалуйста, на кокосовую плантацию.
Мы ехали в молчании. Уже достигнув побережья, я попыталась заверить его, что он может и не выполнять просьбу доньи Мерседес.
Он решительно замотал головой. - все, о чем бы она ни просила, священно для меня, - сухо произнес он. - я просто не знаю, что говорить, вернее, как говорить об этом.
Под предлогом доставки кокосов для доньи Мерседес я посетила Бенито Сантоса много раз. Мы долго беседовали друг с другом, но он так и не потеплел ко мне. Он всегда вызывающе сверлил меня взглядом, пока я не отводила глаза. Он совершенно ясно давал мне понять, что говорит со мной только потому, что об этом его попросила Мерседес Перальта. Он, конечно же, был таким, как она и описала его, строгим и безжалостным.
Яростно сжимая в руке мачете, Бенито Сантос неподвижно стоял под палящим полуденным солнцем. Оно обжигало его спину, изрезанную тростником. Сдвинув край шляпы, он пристально следил за группой усталых мужчин, бредущих в город по пустым, убранным полям сахарного тростника.
Последние день и ночь все работали без отдыха. Это был последний урожай сахарного тростника. Теперь эту землю выровняют трактора, а затем ее распродадут по частям. Владелец этих полей не выдержал. Как и все другие плантаторы, он был вынужден продать свои владения каракасской строительной компании.
Долина превращалась в индустриальный центр. Немцы и американцы строили свои фармацевтические лаборатории. Итальянцы привезли на строительство обувной фабрики своих собственных рабочих.
- Проклятые иностранцы, - ругнулся Бенито Сантос, сплюнув на землю. Он не мог ни писать, ни читать, у него не было профессии. Он был рубщиком сахарного тростника и знал только, как обращаться с мачете. Обтерев длинное лезвие о землю, он вошел во внутренний двор гасиенды, свернув к небольшому бунгало, где был расположен кабинет мастера. Толпа рабочих, сидящих в тени крыши, подозрительно смотрела ему вслед, когда он входил в контору.
- Что тебе надо? - спросил его маленький толстопузый мастер, сидящий за серым металлическим столом. - хочешь получить расчет? - добавил он нетерпеливо, вытирая потную шею аккуратно сложенным белым платком.
Бенито Сантос кивнул. Он был неразговорчив и большей частью груб. Услышав, что с ним заговорили, он спросил любезно: - я слышал, что сахарный тростник повезут на фабрику в город, - пробормотал он, уставившись на массивную шею мастера, которая как тесто выпирала на воротник его накрахмаленной рубашки. - я однажды ходил на фабрику. Скажи, ты можешь нанять меня туда?
Откинувшись на стуле, мастер смотрел на Бенито Сантоса сквозь прикрытые веки. - ты живешь где-то здесь, не так ли? Как ты будешь добираться до города? До него, пожалуй, больше пятнадцати миль.
- На автобусе, - буркнул Бенито Сантос, глядя украдкой ему в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75