Лицо моряка, повернутое к улице, к ночи, словно спрашивало ее об этом. Ей казалось, что он видит ее, хотя она знала, что это невозможно. Она смутилась и покраснела, как молодая девушка.
Дельфион вошла в кабачок, но не осмелилась сесть к столу моряка, хотя место напротив него было свободно. Она не решилась даже сесть лицом к нему за другой стол. Она прошла на заднюю половину кабачка и села там, не зная даже, заметил ли он ее. Ей принесли скверного вина, и пока она пила, ей стало ясно, что если моряк ее и не заметил, то трое сидевших между ним и ею мужчин, безусловно, обратили на нее внимание. Они перешептывались, подталкивали друг друга локтями и улыбались ей. Один из них поманил ее пальцем. Она покачала головой и отвернулась. Но через некоторое время он встал и подсел к ее столу.
— Ты одна, красотка? — сказал он, крутя пальцами бороду. Нехорошо быть одной.
Дельфион не испугалась бы, встреть она его в другом месте и в другой обстановке. Но оттого, что греческий моряк сидел так близко, оттого, что он наверняка услышал бы ее, если бы она подала голос, Дельфион совсем растерялась. Она пробормотала, что зашла мимоходом, и поднесла к губам стакан с кислым вином. В замешательстве она почувствовала, что все в кабачке уставились на нее, все, кроме греческого моряка, спокойно сидевшего спиной к ней. От лампады в нише шел горячий запах прогорклого масла — она, вероятно, месяцами не чистилась.
— Только пальмовое вино здесь годится для такой красотки, — сказал подсевший к ней мужчина и положил руку на ее руку.
Вошел пьяный человек в кожаном плаще и запел нетвердым голосом:
Эй, Барабан, приди, эй, Барабан, приди,
Эй, Барабан, приди, Сын Мириам!
Приди и насладись барабанным боем, Сын Мириам!
Главный барабанщик, мы молим о прощеньи…
Он тяжело сел на скамью и крикнул:
— Я пришел из-за гор. Я трижды умирал. Сколько стоит вино в этой вонючей дыре?
Дельфион принесли пальмового вина, и она не посмела отказаться. Она хотела лишь одного — не привлечь внимание греческого моряка; лучше покориться чему угодно, только б он не обернулся и не посмотрел на нее. Она поцарапала ногтем по кувшину — местное подражание кампанской керамике с отслаивающимся дешевым черным лаком. Длинная полоска лака отскочила под ее ногтем, и она оглянулась — не заметил ли хозяин. Золотая прядь упала ей на глаза. Человек, сидевший рядом, издал смачный звук поцелуя.
— Я буду любить тебя грозовой любовью, — сказал он. Только теперь Дельфион разглядела его. Это был смуглый человек с рассеченной верхней губой; должно быть, он неделю не брился: щетина покрывала его шею и скулы.
Певец со спутанными волосами все тянул и тянул:
Мы знаем, что бить в Барабан трудно.
Мы молим о прощеньи.
Сын Мириам, Маленький барабан следует за Отцом барабанов,
Сын Мириам, Барабан, перетянутый пополам, как оса,
следует за Отцом барабанов.
Мы молим о прощеньи.
Сын Мириам, Круглый барабан следует за Отцом барабанов…
Он стал пальцами выбивать такт на столе. С улицы донесся чей-то хриплый хохот. К Дельфион, качаясь, подошла неряшливо одетая женщина, схватила ее за волосы и потянула ее голову назад. Сосед Дельфион ударил женщину по лицу, она вцепилась в него ногтями и пронзительно закричала. Дельфион встала и хотела незаметно выйти из-за стола. Но другие двое преградили ей путь.
— Нет! Нет! — вскричала она исступленно, забыв на мгновение свой страх перед греческим моряком.
Краем глаза она увидела, что моряк вскочил. Он перепрыгнул через стол и ударом в ухо сшиб с ног одного из пристававших к Дельфион. Повернувшись к другому, он рассмеялся громко и радостно и так хватил его под подбородок, что, казалось, у несчастного голова скатится с плеч.
— Еще кто? — крикнул грек.
Пьяный все еще барабанил пальцами по столу:
Сын Мириам, мы молим о прощеньи.
Слушайте, мир распадается на части… Барабаны…
Какая-то девица кинула в Дельфион стаканом, он разбился о стену у самой ее головы. Моряк схватил Дельфион и вынес из кабачка. Он быстро побежал по улице, все еще держа ее и ласково смеясь. Завернув за угол, он остановился и мгновение стоял молча. Затем осторожно поставил ее на ноги.
— Куда тебя отвести? — спросил он. — Я пьян, но тебе нечего бояться.
— Я не боюсь.
Наступило молчание. Луна блестела над крышами домов. Откуда-то из мрака доносился плач ребенка.
— Все же я пьян, — повторил моряк с настойчивостью, доказывавшей, что он говорит правду.
— Какое это имеет значение?
— Ах, да… Какое это имеет значение? — спросил он, прислонясь спиной к стене. — Почему твои волосы такие золотистые? Ты знаешь, что они золотистые далее при луне? Кто ты?
— Меня зовут Дельфион.
Он нетерпеливо махнул рукой:
— Не все ли равно, как тебя зовут? Повторяю, я пьян…
— Мне некуда сейчас идти. Возьми меня к себе.
— Там есть кровать, — сказал он. — Да, там есть кровать. Разумеется, говоря по правде, там есть кровать.
Он взглянул на небо, затем повернулся к ней и взял ее под руку.
— Мы оба эллины. Скитальцы. Ты почти такая же высокая ростом, как я. А ты знаешь город Корону у Мессенского залива? Я оттуда. Прости меня, если я говорю бессвязно и не то, что надо. Это моя первая прогулка в полночь с богиней. Ее милостивое обращение, ее стан, ее платье, словно огненная дымка, тепло струится и мерцает… Как это говорится в стихах? Золотой месяц мерцает на ее груди… Нет, это все-таки не ты…
Не держат ноги… Упаду вот-вот…
Когда б со стаей алкионов вольных
Беспечно я парил над пеной вод,
Я не знавал ни горя, ни забот
И птицей бирюзовою привольно
Весной стремился в радостный полет.
Когда я думаю о Короне, я вижу бело-зеленый блеск моря и старого бога из смоковницы с жиденькой бородкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97