Мы в отличие от них не жалеем. Люди приходят к нам за защитой! От Него.
Тут он ткнул большим пальцем вверх. На самом же деле это был нелепый жест. Ибо Господь Гнева - в своей нечеловеческой ипостаси, то есть не в облике Карлтона Люфтойфеля, в коем он являлся на Землю, но в качестве духа-mekkis, - обретается повсюду. Вверху, справа, слева, внизу - везде. И в могиле, куда нам всем суждено рано или поздно сойти.
Последний и самый страшный противник, узнанный апостолом Павлом, -смерть - все же в итоге торжествует. Апостол Павел жил и умер, так ничего и не добившись.
И вот сидит рядом двадцатилетняя девица, Лурин Рей, попивает кофе и хладнокровнейшим образом объявляет, что присоединяется к христианам -уходит в эту дискредитировавшую себя, ветхую и дышащую на ладан секту, идеалы которой безнадежно увяли. Собственно, христианство - пережиток прошлого. Оно уже явило свое гнилое, хилое и гнусное нутро.
Ибо разве не христиане придумали все это оружие массового уничтожения? Разве не потомки тех, кто с постными рожами распевал сладенькие лютеранские псалмы, создавали на заводах германских картелей дьявольские орудия, применение которых показало истинное лицо христианского, с позволения сказать, Бога?
На самом деле смерть не противник, не главнейший враг, как ее изображал апостол Павел. Смерть есть сбрасывание оков и избавление от Бога Жизни - от Deus Irae, от Господа Гнева. Лишь умерев, можно освободиться от Него, правящего миром живых. Только смерть избавляет.
Да, Бог Жизни, оказывается, и есть Бог Зла. И единственный Бог. Земля - Его мир, и единственное царство. А мы, все мы, суть Его слуги. Все сотворенное нами на протяжении многих тысяч лет, все навороченное нами на протяжении многих тысяч лет - это по Его велению, согласно Его приказам. А наградой нам было то, что лежало в Его природе и было сущностью его приказов, - Ira. То есть Гнев. Зло велел творить - и жестоко "награждал" отличившихся.
Но вот сидит девчушка по имени Лурин. И опять все теории поруганы. Опять концы с концами не сходятся…
Позже, когда Доминус Маккомас, приволакивая ноги, засеменил прочь по своим делам, отец Хэнди спросил Лурин:
- Почему?
Лурин пожала плечами.
- Люблю добрых людей. Мне по душе святой отец Абернати.
Отец Хэнди угрюмо воззрился на нее.
Джим Абернати был священником местной шарлоттсвилльской христианской церкви. Доктор богословия. Препоганый человечишка. К тому же и на мужчину этот Абернати мало похож. Больше напоминает кастрата - вполне может участвовать в гонках меринов, по выражению из филдинговского "Тома Джонса".
- И что он тебе дает? - спросил отец Хэнди. - Учит искусству самоутешения? Дескать, думайте о хорошем, и все уладится само собой…
- Нет, - возразила Лурин.
Тут вмешалась Или и прокаркала:
- Да просто она спит с ихним прихожанином! Ну, с Питом Сэндзом. Да ты его знаешь - молодой совсем, а плешивый, и рожа в прыщах.
У него стригущий лишай, - поправила Лурин.
- Ты бы достала ему фунгицидной мази, что ли, - предложила Или. -Пусть втирает в волосы. А то подхватишь от него.
- Нужен ртутный препарат, - сказал отец Хэнди. - Купи у странствующего разносчика товаров. Стоит примерно пять американских серебряных полудолларов…
Сама знаю! - зло огрызнулась Лурин.
- Полюбуйся на нее! - сказала Или. Он и сам видел. Характер!
- Да, он не gesund, - кивнула Лурин.
Пит Сэндз не входил в число прямых жертв войны, чье здоровье было подорвано или тело изувечено - как, скажем, у массы "неполных людей", то есть безруких и безногих. Но он был из числа кранкеров - людей с поврежденным здоровьем. Совершенно очевидно: голова странноватой формы, отсутствие волос, рябой, прыщавое лицо.
"Возвращаемся к англо-саксонским крестьянам с изъеденными оспой рожами, - с неожиданной злобой подумал отец Хэнди. - Неужели это ревность?"
Или сказала Лурин, выразительно кивнув в сторону своего мужа:
- Отчего бы тебе не спать с ним? Он по крайней мере gesund.
- Ой, да что вы говорите! - воскликнула Лурин обычным тихим голоском, в котором, однако, как дальний гром, рокотала злость. Когда Лурин сердилась по-настоящему, все ее лицо вспыхивало, а сама она сидела неподвижным каменным истуканом.
- Да я не шучу! - сказала Или громким визгливым голосом, забирая с каждым слогом все выше.
Ради бога! - взмолился отец Хэнди, пытаясь успокоить вдруг взъерепенившуюся супругу.
- А чего она сюда приперлась? - уже почти орала Или. - Объявить, что отрекается от нашей веры? Да начхать нам на нее. Пусть себе переходит хоть в магометанство!.. А вздумает шурухаться с этим недоноском Абернати - на здоровье! Только какой он мужик - одно название!
Яростный тон ее слов досказал все, что она недосказала. Бабы это умеют - есть у них такое врожденное искусство: одним тоном передать то, на объяснение чего мужчина затратил бы два воза слов. Мужчины могут только хмыкать и ворчать, как тот же Маккомас, или выражают свои эмоции невразумительным коротким хихиканьем, как сам отец Хэнди. Скудненькие средства самовыражения.
Стараясь, чтобы его слова прозвучали как речь умудренного жизнью человека, отец Хэнди спокойно спросил Лурин:
- Хорошо ли ты обдумала свой поступок? Ты делаешь необратимый шаг. Ты зарабатываешь на пропитание тем, что прядешь и шьешь, а потому зависишь от заказов членов нашей общины. А община отвернется от тебя, ежели ты подашься к этому Абернати…
- Существует же свобода совести! - сказала Лурин.
- Ох, и повернется же язык! - почти простонала Или.
Послушай, - произнес отец Хэнди. Он ласково взял ладони девушки в свои и продолжил терпеливым тоном: - Нет нужды переметываться к христианам и принимать их вероучение только потому, что ты спишь с Сэндзом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12