Жюльен наклонился и увидел вовсе не толстую, как утверждал Брюз, а довольно тонкую папку из коричневого картона, закрытую на металлическую застежку. Сверху была приклеена этикетка с надписью, выведенной каллиграфическим почерком. Надпись гласила: «Фернан Марешаль. Сбор информации и слежка». А ниже уточнение: «Донесения о деятельности госпожи Клер Леурлан в течение 1941 — 1944 годов. Результаты наблюдений».
Сердце мальчика забилось сильнее. На этот раз задача была выполнена, он нашел ответ на терзавшие его вопросы. Ответ был на страницах донесений сыщика, заключенных в коричневую папку, затрепанную, всю в сальных пятнах, как молитвенник или Библия. Наконец-то ему откроется правда об исчезновении Клер и том периоде ее жизни, о котором она не любила вспоминать, когда, по его догадкам, происходило что-то очень для нее важное и… не совсем приличное. Четыре, нет — пять лет молчания и тайн. Что найдет он в папке? Достаточно раскрыть и прочесть… Ну давай! Почему же он медлит? Ведь он ждал момента истины с таким страстным нетерпением!
Вместо того чтобы поскорее ознакомиться с документами, Жюльен, чувствуя странное оцепенение во всем теле, оставался сидеть в неудобной позе, прижавшись боком к подлокотнику кожаного кресла. Он постарался представить Фернана Марешаля в образе старичка в котелке, крадущегося след в след за матерью. Сыщик шпионил за ней четыре года, с завидной пунктуальностью посылая деду письма. Кто знает, может, к ним приложены и фотографии — компрометирующие, непристойные?
Как ни пытался себя заставить Жюльен, у него не поднималась рука, чтобы открыть папку. Бомбы мальчик боялся несравненно меньше, чем того, что ему предстояло прочесть на порыжевших от сырости страницах.
Нет, если он это сделает, то, возможно, до конца дней не посмеет смотреть в глаза матери… из-за всяких там вещей, которые обычно происходят между взрослыми и чего он, подросток, еще понять не в состоянии… Вихрем закружились смутные, тревожные мысли, и мальчик, взбешенный этим наваждением, стал гнать их от себя, чтобы не позволить распуститься цветам зла в его сознании.
Сначала Жюльен соблазнился идеей разложить листки на столе, чтобы они добела выгорели на солнце, но вовремя сообразил, что стоит ему прочесть первую строчку, и он уже не сможет остановиться. А потом ему так и придется носить это в себе, как осколки снарядов, которые навечно остаются в теле раненых.
«А вдруг это ловушка? — шепнул ему знакомый коварный голосок. — Западня, устроенная Адмиралом, чтобы раз и навсегда отвратить тебя от матери? Фальшивка, состряпанная из лжи от первой до последней страницы? Что, если „разоблачительные документы“ изготовлены на заказ каким-нибудь мошенником-детективом?»
Уцепившись за это предположение, мальчик пришел к выводу, что читать их не стоило, ибо они ничего не доказывали. Все, что так или иначе касалось Адмирала, вызывало подозрения. Шарль Леурлан, как никто другой, был способен придумать план загробной мести с единственной целью — отравить жизнь женщине, ускользнувшей из его объятий. Способен он был и предусмотреть, что Жюльен станет исполнителем этого акта мести… Нет, поддаваться нельзя — глупо самому лезть в расставленные сети!
Мальчик распрямил спину. От духоты у него разболелась голова. Лучи света, проникающие сквозь ставни, сделались ярче. Дольше оставаться здесь он не мог. Нужно было принимать решение.
Сжав кулаки от бессильной ярости, Жюльен резко вскочил с кресла и бросился вон из комнаты. Но яд соблазна уже проник в кровь, и он знал, что ему от него не избавиться.
Он сбежал по ступенькам, подлетел к двери, распахнул ее и выскочил на крыльцо. Вдалеке пропел петух, и мальчик вздрогнул всем телом. Повернувшись спиной к дому, Жюльен стал пробираться между кустами. Там, в духоте рабочего кабинета деда, оставит он все свои вопросы, на которые ему не суждено получить ответ.
С самого утра мать и сын были в таком дурном настроении, что за день не обмолвились и десятком фраз. Перекапывая в огороде землю, Жюльен смотрел на нее с безнадежным вожделением. Не зарыто ли в ней, прямо под его лопатой, сокровище? Как бы он хотел, подобно визирю из «Тысячи и одной ночи», видеть то, что находится в земле, мины, кротов или, например, чугунный котелок с примотанной к нему проволокой крышкой, доверху набитый монетами. Но другая половина мозга оставалась холодной, трезвой и насмехалась над его «золотой лихорадкой». «Неужели ты не понимаешь, — говорила она ему, — что история с кладом шита белыми нитками? Адмирал ее выдумал с одной целью — испортить вам жизнь. Если ты немедленно не выбросишь ее из головы, она сожрет тебя, как гусеница капустный лист. Тогда, приятель, ты обречен!»
Солнце немилосердно жгло, по лицу, плечам и спине Жюльена каплями стекал пот. Трудился он с упорством раба, которому за малейшее промедление грозит кнут надсмотрщика. Он сердцем чуял подвох, западню, вырытую для него желчным стариком, варившимся в котле собственной ненависти. Адмирал вполне мог посвятить последние недели разработке этого гнусного плана, согреваемый мыслью о хаосе, в который он ввергнет их с матерью. Жюльен так и видел его перед собой — ухмыляющегося, корявым почерком дописывающего ненавистное письмо, оставшееся лежать неоконченным в пыли рабочего кабинета. Посеять в них сомнение, раздор, алчность… Интересно, рассказал ли он еще кому-нибудь о кладе? Рубанку? Бенжамену Брюзу? Разве не убеждали его и тот и другой в необходимости отъезда? Не собирались ли они, очистив территорию, сами начать поиск? Калеке деньги позволили бы покинуть Францию и зажить помещиком где-нибудь в колонии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105