Несколько моих детей — печальный плод родителей-алкоголиков, и они навсегда лишены тех возможностей, какие доступны для других. Нельзя жить в такой обстановке, как наша, и не мучиться ужасными мыслями.
Боюсь, что Вы правы, это чисто женская манера — прощать человека, делать из этого благородный жест, а потом всю жизнь напоминать ему. Но, Гордон, я положительно не знаю, что значит слово «простить». Оно не включает «забыть», ибо забвение — физиологический процесс, и не зависит от нашей воли. У всех нас есть набор воспоминаний, от которых мы были бы счастливы избавиться, но почему-то как раз эти воспоминания упорно не желают изглаживаться из памяти. Если «простить» означает «обещать, что не будешь говорить о чем-нибудь», то я, несомненно, справлюсь с этим. Но не всегда самое благоразумное — таить неприятное внутри. Оно растет и растет, и отравляет тебя, словно яд.
Господи, помилуй! Видит Бог, я и не собиралась говорить всего этого. Я стараюсь быть той веселой, беззаботной и немного пустоголовой Салли, которую Вы больше всего любите; но за этот последний год я столкнулась с реальностью и, боюсь, превратилась в особу, совершенно отличную от той девушки, которую Вы полюбили. Я уже не молодое, веселое существо, играющее с жизнью. Теперь я знаю ее насквозь и не могу всегда смеяться.
Я знаю, что опять написала отвратительное, унылое письмо — такое же скверное, как то, а, может быть и хуже — но если бы Вы знали, что мы только что пережили! Один шестнадцатилетний мальчик с невозможной наследственностью почти что отравился мерзкой смесью спирта и какого-то яда. Мы провозились с ним три дня, и только теперь уверились, что он поправится настолько, что сможет начать сызнова. «Мир-то хорош, да плохи те, кто в нем живет», говорят шотландцы.
Пожалуйста, простите за шотландизм, это нечаянно. Пожалуйста, простите за все.
Салли.
11 января.
Дорогая Джуди!
Надеюсь, две мои телеграммы не слишком напугали тебя. Я подождала бы, чтобы сообщить тебе первую весть письмом, со всеми подробностями, но боялась, что ты услышишь об этом каким-нибудь окольным путем. Это было ужасно, но обошлось без человеческих жертв и только с одним серьезным несчастным случаем. Просто содрогаешься при мысли, насколько могло быть хуже, когда больше сотни детей спит в этой пожарной западне, нашем здании. Новые спасательные лестницы оказались совершенно бесполезными. Ветер дул к ним, и пламя сразу окружило их. Мы спасли всех по центральной лестнице — но лучше начну сначала и расскажу тебе все по порядку.
В пятницу весь день шел дождь, к счастью для нас, и крыши промокли насквозь. К ночи подморозило, и дождь превратился в мокрый снег. В десять часов, когда я легла спать, с северо-запада дул сильнейший ветер, и все в здании стучало и дребезжало. Около двух часов я вдруг проснулась, почувствовав яркий свет в глазах. Я выскочила из кровати и бросилась к окну. Каретный сарай был охвачен морем пламени, и целый дождь искр перелетал через наш восточный флигель. Я побежала в ванную и высунулась в окно. Оттуда я увидела, что крыша детской пылает в нескольких местах.
Сердце у меня перестало биться. Я подумала о семнадцати младенцах под этой крышей, и спазмы сжали мне горло. Наконец я справилась с подгибающимися коленями и полетела в переднюю, схватив по дороге свой автомобильный плащ.
В то время как я барабанила в двери Бетси, мисс Мэтьюз, мисс Снейс и мистер Уизерспун, тоже разбуженные светом, мчались снизу через три ступеньки, на бегу напяливая какие-то пальто.
— Вытащите всех детей в столовую, маленьких в первую очередь, — сказала я, задыхаясь. — А я подниму тревогу.
Он полетел на третий этаж, а я побежала к телефону, — и, Господи, мне казалось, что я никогда не добьюсь Центральной! Она спала крепким сном.
— Приют Джона Грайера горит! Дайте пожарный сигнал и поднимите деревню. Дайте мне 505, — сказала я.
Через секунду меня соединили с доктором. Как я была рада услышать его спокойный, уравновешенный голос!
— Мы горим! — крикнула я. — Приходите скорей и приведите с собой как можно больше мужчин!
— Я буду через пятнадцать минут. Наполните ванны водой и бросьте в них одеяла. — И он повесил трубку.
Я бросилась назад в переднюю. Бетси звонила в наш пожарный колокол, а Перси поднял уже своих индейцев в дортуарах Б и В.
Первой нашей мыслью было не остановить пожар, а вывести детей в безопасное место. Мы начали с Г и шли от кроватки к кроватке, хватали по ребенку и одеялу и, бросаясь к дверям, передавали их индейцам, которые тащили их вниз. И Г и Д были полны дыма, а дети спали таким мертвецким сном, что мы не могли разбудить их.
Много раз за последующий час благодарила я судьбу — и Перси Уизерспуна — за эту пожарную тренировку, которую нам приходилось терпеть каждую неделю. Двадцать четыре старших мальчика, работающие под его руководством, ни на секунду не потеряли присутствия духа. Они разделились на четыре отряда и стали на свои посты, как настоящие маленькие солдаты. Два отряда помогали очищать дортуары от детей и поддерживать порядок среди самых маленьких. Один отряд качал воду из чердачного бака до прихода пожарных, остальные посвятили себя спасению вещей. Они раскладывали простыни на полу, кидали в них содержимое комодов и шкафов и бросали все это вниз. Вся запасная одежда спасена; погибло только то, что дети носили накануне, и большинство вещей, принадлежавших персоналу. Но вся одежда и постельное белье, находившиеся в Г и Д, погибли. После того как вытащили последнего ребенка, комнаты были уже слишком полны дыма, чтобы можно было входить, не подвергая жизнь опасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62