Он полностью использует преимущества опытного юмориста, а потому нисколько не стесняется и позволяет себе затягивать паузы, которые не утомляют публику, а превращаются в напряженное ожидание: что там оратор замышляет и что из всего этого получится. Ему нравится играть, и он охотно играет, причем видно, что эта роль доставляет ему истинное наслаждение».Идет обычная ресторанная жизнь, за столиками обслуживают посетителей. Актерам кабаре приходится занимать и смешить публику, заглушая шум разговоров. Они не могут полностью отдаться игре, должны прислушиваться к реакции зрителей, мгновенно ее учитывать. Актеры и авторы не просто произносят текст, а выявляют собственное отношение к изображаемому. Во времена авангардного театра такой способ творчества получит название «импровизационной игры».Был ли Гашек актером? Из свидетельств очевидцев явствует, что большей частью он выступал с импровизированными речами, главным в которых была его авторская, а не исполнительская роль. В пьесах и сценках он проявлял себя скорее как актер, но и там текст был лишь основой для бесчисленных вольных отступлений.Гашек необычайно гордился своими успехами в кабаре, но, по мнению некоторых очевидцев, несколько себя переоценивал. Разумеется, ему не хватало актерской самодисциплины и профессионального контакта с публикой. Так, по крайней мере, считает Лонген, который хорошо знал его с этой стороны. Гашек и на сцене был иронически безразличен ко всему, не умел достаточно разнообразно пользоваться актерской мимикой. Он охотнее прибегал к оригинальной мысли, афоризму или шутке, чем к жесту.После большого успеха в «Монмартре» и «На Балканах» Гашек выступает как конферансье перед широкой аудиторией с труппой кабаре, возглавляемой Лонгеном. Он принимает участие в некоторых ее пражских и гастрольных представлениях, в частности в Пльзени.Гашек не выносил, когда кто-нибудь нелестно отзывался о его артистических способностях. И видел в этом лишь зависть конкурента. Некоторые современники считали, что он вообще был актером по природе. Эдуард Басс, к примеру, писал: «В Гашеке всегда жили два человека. Один изображал шута, а другой на это смотрел. Этот второй Гашек, которого знали немногие, со страшной отчетливостью узрел ничтожность человеческой жизни и, познав эту ничтожность, пытался опровергнуть ее, заглушить, обойти, обмануть шутками и таким образом провоцировал того, первого Гашека. Его великолепная комедийная игра была исполнена трагизма».В нашем документальном повествовании мы не можем углубляться в парадоксы души клоуна. Однако присмотримся к сохранившимся текстам. Сравнив записи сыгранных в кабаре пьес и сценок с остальными литературными сочинениями Гашека, мы будем разочарованы. Это лишь наметки и наброски, выглядящие мертво и фрагментарно, свидетельство невосстановимой атмосферы, из которой рождалось богемное веселье. Забава, чтобы походить на забаву, должна быть до банальности простой, должна основываться на всем известных фактах и привычках, на проверенных актерских приемах. Поэтому сценки и пьесы Гашека для нас только документ, говорящий об обстановке и ситуации, в которых его осенили искрометные идеи, больше ни о чем. Им недостает той непосредственности, легкости, спонтанной изобретательности, огромной потенциальной способности к творческой импровизации, которые характерны для его литературных произведений. Пражское дада Когда возмущенная супруга упрекала Гашека, что он целые ночи проводит в трактирах со своими собутыльниками, которые ради него не пропустили бы свидания с девкой, она, конечно, сильно преувеличивала. Этот упрек нельзя отнести, по крайней мере, к ближайшим приятелям ее мужа, входившим в знаменитую гашековскую четверку, — они не только буйно веселились, но и помогали друг другу, а одно время даже жили своеобразной коммуной.Прибежищем для них стал узкий четырехэтажный доходный дом. В маленькой квартирке с полутемной кухонькой здесь жила вдова пастора. Ее сын — известный представитель пражской богемы Густав Рогер Опоченский — вспоминал: «Собирались мы ближе к ночи в каком-нибудь кафе или трактирчике, если весь тот день судьба вообще не вела нас одной дорогой, что случалось довольно часто. По тихим улочкам Верхнего Нового Места поднимались к гостеприимно ожидавшему нас дому. На лестнице и в квартире лишних разговоров не вели, чтобы не разбудить уже спавших соседей; утром каждый из нас получал чашечку чаю и кусочек хлеба с салом (моя мать была женщина экономная и научилась обходиться в хозяйстве даже тем малым, что имела), потом снова по виноградским улицам, полным солнечного блеска, утренней спешки и шума, мы шагали вниз, к центру Праги. Гашек обычно отправлялся куда-нибудь в кафе писать свою ежедневную юмореску».Когда мать Опоченского уехала в провинцию к замужней дочери, квартира стала временным пристанищем всей дружеской четверки: «Первым переселился сюда Гашек (слово „переселился“ не надо понимать как переезд с мебелью и вещами); иной раз тут проводил каникулы 3.М. Кудей, приходил ночевать и Отакар Гануш. Роль главного мажордома иногда выполнял преданный нам в ту пору Винценц Дивиш, чаще — Рихард Шимановский, веселый собутыльник и верный товарищ, друг Кудея по Америке, владелец заведения по производству медицинского ликера и лечебных леденцов, которыми он одаривал нас, когда уже совсем нечего было есть… Однажды нам нанес неожиданный визит Франта Гельнер, к тому времени, помнится, уже обосновавшийся в Брно, в „Лидовках“ «Лидовки» — чешская буржуазно-либеральная газета «Лидове новины», выходила в Брно в 1892 — 1944 годах, имела пражскую редакцию;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116