Но Тарасову-то и не обязательно спорт был от меня нужен. Он считал, что журналу не хватает широты, воздуха. Он и не собирался делать из меня узкого специалиста.
Однако на меня вот находило – и силился быть тем, чем не мог быть ни при каких благоприятных обстоятельствах.
И я сейчас вижу в написанном тогда: и свое желание прыгнуть выше головы без разбега, и приземление вместе со сбитой планкой.
Я никак не переоцениваю сделанное мною тогда – многое из написанного раздражает меня сегодня претенциозностью, но, развивая сюжет своих блужданий внутри темы, хочу изобразить ступени, по которым думал, что поднимаюсь. И ведь поднимался же иногда, а то как бы дошел? А что оступался – так как же без того?
Бег на длинные дистанции – вид спорта и популярный, и вместе с тем достаточно загадочный. И вызывающий то параллельные, то вдруг пересекающиеся ассоциации.
Бег на десять и пять тысяч метров как бы роман с продолжением.
Марафонский бег хотелось бы отделить. Он, пожалуй, экзотикой своей ближе к путевым заметкам, запискам путешественника.
…Зрелище кипит в миске стадиона. Но мелом меченная схема его, замыкающая пространство для бега, геометрически ясна. Композиция предполагаемого романа – одинаковые круги по четыреста метров каждый. Либо двадцать пять, либо двенадцать с половиной. В них врывается бег и разрушает симметрию. Психология борьбы и спорта чаще асимметрична.
И сюжет закручивается подлинно романный: герой осилит дорогу, придет к финишу «пространством и временем полный». Обязательно столкнется с препятствием, испытает и радость, и коварство встреч в дороге, и победит, если сумеет не поддаться «амортизации сердца и души».
Хуже с пейзажем: он несколько однообразен – ярусы трибун, зеленая плоскость футбольного поля… Но роман всегда короче черновиков, а черновики стайеров – многокилометровые тренировки: они в основном на природе, в парках, в лесу.
Время присутствует в романе о стайерах в еще одной ипостаси – исторической.
Виза времени прихотлива. Неравнодушна к международной известности лидеров бега, субъективна к совпадению обстоятельств.
Талантливый Максунов еще на Спартакиаде 1928 года убедительно победил в десятикилометровом забеге будущего олимпийского чемпиона финна Исо-Холло, а большинство из современных любителей легкой атлетики о нем и не слышали.
Отсчет, по существу, начат с прославленных братьев Знаменских, стайеров, бесспорно, выдающихся, побеждавших неоднократно на международных аренах. Их же опасный соперник Иванькович известен неизмеримо меньше, хотя уровень соперничества – уровень напряженности действия спортивной жизни, и не резон отводить резко выразивший себя персонаж на периферию сюжета.
Устаревает рекордный результат и тем самым как бы приглушает значение победы, но характер победителя своей значительности не теряет.
Разве оттого, что столько спортсменов превзошли результаты Знаменских, спортивная история всех без исключения поставила в один ряд со знаменитыми братьями?
Послевоенные годы, вплоть до пятидесятых. Немало стайеров со славными в ту пору именами, а соревнований международного представительства в их карьере почти не случалось. И для сегодняшнего зрителя, не любопытного до старых журналов: от Знаменских до Куца – никого. Пауза…
А Феодосии Ванин, которому, подобно Иваньковичу, доводилось и побеждать Знаменских, выигрывать первенства, ставить рекорды? Александр Пугачевский, Никифор Попов, Иван Пожидаев, Иван Семенов, Григорий Басалаев?
Владимир Казанцев, первым из советских стайеров давший бой тогда непобедимому Затопеку? Наконец, Александр Ануфриев – бронзовый олимпийский призер в беге на 10 000 метров в Хельсинки?
О них писали, говорили, их фотографии мелькали в журналах и газетах.
Но в свете славы Владимира Куца всех их словно размыло расстоянием. Куц стал героем романа, «переведенного» на всех пяти континентах мира. И даже Петр Болотников, победивший на следующей Олимпиаде в раскаленном жарой Риме, выдержал сравнение не до конца, что, впрочем, подвига его ничуть не приземляет.
В канун Мельбурнской Олимпиады тренер англичанина Гордона Пири, чьи шансы на победу расценивались высоко, Вольдемар Гершлер заявлял в печати: «Рекорд – это, в сущности, лишь подарок, который спортсмен получает на ходу, как награду за свой труд, а олимпийская медаль – это история легкой атлетики».
Доля преувеличения в его словах имеется: эволюция мирового рекорда – не скольжение лестницы эскалатора, и спортсмен, сумевший двинуться вперед, достоин всяческих почестей и уважения. Победы Куца и Болотникова подтверждали их лидирующую роль среди конкурентов, отражали зрелость мастерства и новации в тактике. И все же виза истории рельефнее на золоте олимпийской медали. Не стоит забывать о том стайерам, наследующим Куцу и Болотникову.
Однако вернемся к роману. Для него важнее связь времен – преемственность поколений стайеров. И прием воссоздания ее – мемуары, письма. Например, в книге Куца приводится письмо Никифора Попова. Знаменитый Попов, отвечая никому не известному стайеру, моряку Владимиру Куцу, пишет: «…воспитывай в себе выносливость, настойчивость, скорость. Воспитывай эти качества всегда и везде, где бы ты ни находился».
Роман всегда короче черновиков. Но в черновиках непрерывность процесса. Удача окончательно отбора – результат непрерывности.
В какой-то из поездок сборной вышло так, что на некоторое время пришлось оторваться от спортивной базы, и Никифор Попов, натянув несколько пар шерстяных носков, бегал по гостиничному коридору:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79