– поинтересовался теперь Агеев. Тяжеловес Вадим Емельянов – в ту пору с ним связывали большие надежды – был подопечным ленинградца.
– Отлично сегодня отработает. Как Агеев, – заверил тренер.
И мы обратно вернулись в парк. И опять долго бродили, незначаще беседуя…
Накануне, при открытии турнира, я был на сцене в нескольких шагах от окруженного официальными лицами Агеева, но не счел удобным к нему подойти – сейчас же не считал возможным отойти, оставить его одного. Мне передавалась невысказанная тревога, и сердце ныло.
– А я тебя видел вчера, – сказал Агеев. По обыкновению, он различал лица в толпе. Или же вчера ему очень уж не хотелось так сразу из тепла доброжелательности, из мира близко знакомых, расположенных к нему людей окунаться с головой в мир безжалостных испытаний, от которого он дал себе передышку, оказавшуюся такой несвоевременной…
Проблематично сейчас – по памяти, нашпигованной и пришпоренной различными соображениями и домыслами, пришедшими в более поздние времена, – протокольно мизансценировать вечер того дня: кто, когда и откуда появился.
Какие-то планы (неважно, общие или крупные) теперь друг с другом вроде как и не монтируются.
Но, может быть, в этой противоестественности состыковавшегося вдруг тогда – и своеобразие обстановки, в какой предпоследний раз встречались Агеев с Лагутиным?
Лагутин появился у служебного входа с объемистым светло-коричневым портфелем, как аспирант, непринужденно улыбающийся, открытый и приветливый, словно бы и не озабоченный предстоящим в уже наступившем вечере событием, едва ли не решающим для всей его дальнейшей жизни.
Владимир Юрзинов, нынешний второй тренер хоккейной сборной, а тогда игрок московского «Динамо» и студент факультета журналистики, пришел в Зеленый театр посмотреть, как работают спортивные репортеры – два наших опытных товарища готовили комментарий, основанный на беседах с любителями бокса.
Юрзинов и Лагутин обменялись приятельским рукопожатием.
– Валя жалела, что не сможет прийти, – сказал Юрзинов.
– А зачем на все это смотреть? – с интонацией, трудно передаваемой, но сразу расположившей меня к Лагутину, сказал противник Агеева. И мне обидно стало, что именно этим двум людям – кому-то одному из двух, вернее, – предстоит сегодня серьезное огорчение.
А до поединка еще оставалось время – и причудливая драматургия сегодняшнего вечера неожиданно для обоих соперников свела Агеева с Лагутиным до того, как вызвали их на ринг, хотя вряд ли хотели они в тот момент видеть друг друга.
Мы с Агеевым опять остались вдвоем, но совсем ненадолго – к Виктору подошел Королев. Он начал говорить чтото полагающееся к случаю. Однако Агеев не был бы Агеевым и здесь не созорничав.
– Кто, по-вашему, победит, Николай Федорович? – обычно перед боем боксеры не задают таких вопросов, не принято.
– Разные вы очень, – задумался Королев. – Ты, Витя, вертишься, как… сосиска…
– А если бы на улице подрались? – Агеев не стал дожидаться, пока Николай Федорович так же образно охарактеризует Лагутина.
Королев огорчился. Не привык он к несерьезному разговору перед боем – не нравился ему тон Виктора.
И вот тут-то и произошла незапланированная встреча – фотограф из «Огонька» подвел несколько ошеломленного бестактностью корреспондента Лагутина: «Вот вместе с Николаем Федоровичем и снимитесь».
Снимок опубликовали в журнале: Агеев, Королев, Лагутин. И я – невидимый, за кадром, озадаченный профессиональной хваткой коллеги.
А не рвусь ли я – задаю себе сейчас вопрос, – не рвусь ли, по прошествии времени, все-таки попасть, втиснуться в памятный кадр, куда совершенно справедливо не включил меня тогда – я-то был при чем? – фотокорреспондент Анатолий Бочинин?
«А если и так?» – сам себе отвечу вопросом на вопрос.
Я вижу и себя в рассматриваемых событиях – и за собой хочу проследить в течение времени.
В поисках себя – сначала бессознательно, а потом и более осознанно, – затевал я, вызывался, брался за различные работы и задания, со спортом и спортсменами связанные. На пути этом я подражал и учился, завидовал, уважал, отрицал, заносился после микроскопических побед и торопился сам учить других, впадал в отчаяние от собственных несовершенств и снова постепенно обретал если не уверенность, то надежду, находил равновесие, терял и опять находил. И поскольку путь этот продолжается, не чувствую себя застрахованным от тех ошибок, про которые хотелось бы больше и не вспоминать.
Одно лишь я усвоил, надеюсь, что теперь уж надолго, навсегда, благодаря обращениям к большому спорту и спортсменам: мир уважает не возможности вообще, а возможности реализованные – результат.
– Желаю тебе, Борис, – сказал Королев вдогонку отходящему от нас Лагутину.
– Нет уж, – обернулся тот, – стоите с Агеевым, ему и желайте.
Мне, конечно, хотелось бы описать тот вечер – теперь уже давний – красивее и значительнее. Справочники ведь просто отметят: победил такой-то. Я сам вообще люблю справочники: былая драма выглядит в них всегда весьма лаконично. Но я, как и предупреждал заранее, не статистик.
Мне вот зачем-то надо сказать, как потемнела река, впадая в ночь, похожую на забвение. Мне это зачем-то надо. Хотя и могу легко допустить, что самим участникам событий такие подробности и не представятся значащими и памятными.
Но для меня та, вечерняя река действительно впадает в забвение, которое захотелось расшифровать.
А на самом деле внешне ничего многозначительного тогда и не было – все развивалось по ритуалу.
И тренер – Юрий Радоняк – появился незадолго перед выходом на ринг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79