– Я не могу держать в памяти каждое произнесенное мною слово, – недовольно пробурчал он, пожимая плечами.
– Что ж, это вполне естественно, память – вещь не всегда надежная, – вежливо согласился Сталин. – Тогда разрешите процитировать следующее место из записей, которые на нашей Конференции ведут все делегации…
Уже в тот момент, когда Сталин обратился к Черчиллю, за спиной главы советской делегации произошло движение. Генеральный секретарь делегации Новиков быстро раскрыл какую-то папку, в течение считанных секунд перелистал содержащиеся в ней отпечатанные листы, вынул один из них, передал Подцеробу, тот, едва взглянув на листок, протянул его Молотову, и, когда Сталин, даже не оглянувшись, поднял над правым плечом, руку, нарком вложил этот листок в нее.
Все произошло почти мгновенно, и теперь Сталин, держа перед собой отпечатанную на машинке выдержку из протокола, громко и медленно прочел:
– «Заседание от двадцатого июля. Черчилль: „Я отмечаю, что нынешнее итальянское правительство не имеет демократических основ… Оно просто состоит из политических деятелей, которые называют себя лидерами различных политических партий“.
Затем Сталин, по-прежнему, не оглядываясь, протянул назад руку с листком, который немедленно подхватил Молотов.
– Это правильно записано, господин Черчилль, или нет? – снова, глядя в упор на английского премьера, спросил Сталин.
Черчилль молчал, почмокивая, – он пытался затянуться потухшей сигарой.
– По-видимому, правильно, – удовлетворенно произнес Сталин. – В таком случае, может быть, вы поможете мне сейчас убедить господина президента…
Но теперь уже и Трумэн, видимо, понял, что допущена непозволительная промашка и единственный выход из незавидного положения заключается в том, чтобы поскорее изменить тему спора. Но как?!
– Наша дискуссия, – начал он, – стала приобретать несколько абстрактный характер…
– В самом деле? – с легко уловимой насмешкой переспросил Сталин.
– Поэтому, – делая вид, что не расслышал его реплики, продолжал Трумэн, – я хочу вернуться к реальности и напомнить: мы, по существу, уже пошли навстречу советским пожеланиям. Формулировка в отношении Румынии, Болгарии и Венгрии в американском предложении, в общем, такая же, как и в отношении Италии. Если не придираться к отдельным словам, конечно…
– Я позволю себе придраться только к одному, – тотчас же откликнулся Сталин, – к слову «признание». Точнее – к отсутствию этого слова. Наш вопрос формулируется так: включает ли американский проект восстановление дипломатических отношений со странами, которые сейчас назвал господин президент? Да или нет?
В этот затруднительный для президента момент на помощь ему поспешил Бирнс.
– Я тоже перестаю понимать, о чем теперь идет спор, – сказал он. – Если господин генералиссимус считает, что мы необоснованно выделяем Италию, то это совсем не так. Единственное, что мы предложили, касается приема ее в Организацию Объединенных Наций. Но в той же самой редакции говорится и относительно других бывших сателлитов.
– В той же самой? – переспросил Сталин и с каким-то грустным сожалением заключил: – Выходит, я действительно чего-то не понял. Значит, и эти страны будут приняты в ООН?
– Да нет, черт их побери, не будут! – уже не в силах сдерживать себя почти крикнул Трумэн.
Он решил действовать жестче. В конце концов, будучи главой самой могущественной страны – обладательницы атомной бомбы и к тому же располагая властью председателя Конференции, он имеет право «проявить характер». Ничего, скоро этот усатый спорщик поймет, что есть человек, который способен поставить его на место.
При мысли о предстоящем реванше Трумэн несколько успокоился и вслух произнес:
– Здесь уже было сказано, что мы не можем, – понимаете, не можем! – принять в члены Организации Объединенных Наций страны, если их правительства не являются ответственными и демократическими!
– Как, скажем, в Аргентине? – с наигранным пониманием бросил Сталин.
– При чем тут Аргентина? – опешил Трумэн.
– Я просто привел первый пришедший мне в голову пример, – любезно пояснил Сталин. – Надеюсь, никто, включая президента, не возьмется отрицать, что аргентинское правительство еще менее демократично, чем даже итальянское. И все же Аргентина является членом ООН. Не так ли?
Сталин сделал небольшую паузу, после чего решительно сказал:
– Вот что. Мне, как и президенту, кажется, что мы движемся по заколдованному кругу. Я сочувствую нашему председателю и поэтому предлагаю решить спор таким образом. В пункт, где речь идет о Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии, добавить, что каждое из наших правительств в ближайшее время рассмотрит вопрос о восстановлении дипломатических отношений с ними. Уж против этого-то, я полагаю, не может быть никаких возражений? Тем более что мое компромиссное предложение вовсе не означает, что это восстановление дипломатических отношений с названными четырьмя государствами произойдет одновременно. Оно означает лишь то, что каждое из наших трех правительств дает согласие рассмотреть данный вопрос. Одно раньше, другое позже. Прецедент такого рода у нас уже есть.
– Что вы имеете в виду? – раскурив наконец свою сигару, подозрительно спросил Черчилль.
– Да ту же самую Италию, – охотно пояснил Сталин. – Там ведь аккредитованы дипломатические представители и от Соединенных Штатов и от Советского Союза, но посла Великобритании или Франции еще нет. Верно?
– Нет не верно! – воскликнул Черчилль. – Мы имеем в Италии своего представителя. Конечно, он, так сказать, не вполне посол, поскольку моя страна формально еще находится в состоянии войны с Италией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169