«Не пленные и не перемещенные лица».
Помню я, помню все это. Но почему, ради чего то, что должно было бы вызывать чувство стыда, западно-германский журнал печатает в канун Хельсинкского совещания?..
Откладывая в сторону «Шпигель» и намереваясь перелистать еще американские и английские газеты, я посмотрел на часы. Шел второй час ночи! Вместо того чтобы пораньше лечь спать или поработать над задуманной статьей, я столько времени копался в отвратительной грязи!
А для чего? Ведь и Брайт и «Шпигель» пишут о событии, ушедшем если не во тьму веков, то в глубь десятилетий. Что ж, из прошлого надо извлекать уроки. Разные люди – разные уроки.
Было противно и даже унизительно ползать по полу и собирать обрывки брайтовских страниц, но не оставлять же весь этот мусор на ковре! Мне очень хотелось спустить эти бумажные клочки в унитаз, однако побоялся нанести ущерб финской канализации и воспользовался мусорной корзиной, после чего тщательно вымыл руки.
Решил было опять присесть к столу и поработать немного над статьей. Но тут же отказался от этого: сейчас ничего путного не получится – слишком противоречивые думы переполняют меня. Завтра все станет ясным, все будет расставлено по своим местам, с верой и надеждой сказал я себе. Сегодня я располагаю только мыслями. Завтра в моем распоряжении будут факты. Значит, спать!
Такая глупость, что я не захватил с собой будильника! Впрочем, Совещание откроется только в двенадцать – не просплю. К тому же утром должен позвонить Томулайнен – он пообещал опять свезти меня во Дворец «Финляндия». Следовательно, нет даже необходимости просить портье разбудить меня. Значит, спать. До завтра!
Я еще раз посмотрел на часы и подумал: «завтра» уже наступило!

Как и предполагал Воронов, его разбудил телефонный звонок.
– Хэрр Воронов? – раздался в трубке негромкий, вежливый голос.
«Что за немец трезвонит в такую рань?» – удивился Воронов и ответил с плохо скрытой досадой:
– Да. Это я. Что вам угодно?
– Вы готовы?
– В каком смысле готов? И кто это говорит?
– Это есть Эркки Томулайнен.
– Господин Томулайнен? – удивленно переспросил Воронов. – Я слушаю вас! Что-нибудь случилось?
– Еще нет. Но скоро случится.
– Что вы имеете в виду?
– Совещание, хэрр Воронов.
– Но… сейчас только половина восьмого! А начало объявлено в двенадцать. Или перенесли?
– Нет-нет, зачем надо переносить? – успокоил его финн. – Все идет по расписанию. Я просто хотел предупредить, что через двадцать минут выезжаю за вами. Вы успели позавтракать?
Сказать, что он еще в постели, Воронов постеснялся. Вместо ответа на вопрос Томулайнена сам спросил его:
– Но… не рано ли?
– О нет! Это есть совсем не рано. Через полчаса буду в вашем отеле. Внизу.
– Спасибо, – пробормотал Воронов…
Итак, на все сборы ему предоставлялось не больше тридцати минут. За эти считанные минуты надо было одеться, побриться и выпить хотя бы чашку кофе в гостиничном ресторане. «А к чему такая спешка? – недоумевал он. – Почему надо выезжать почти за четыре часа до начала Совещания?»
…Едва я успел сделать несколько глотков обжигающего рот кофе, как в ресторане появился Эркки Томулайнен.
– Я так думаю…. что надо ехать уже, – подходя к моему столику, сказал он.
У моего финского друга особая манера говорить. В его немецком языке мне слышался акцент, похожий на акцент наших прибалтов. Но дело даже не в акценте, а в какой-то раздумчивости, в поразительном спокойствии. Чуть ли не в каждой его фразе присутствуют слова: «Я так думаю…» Вот и сейчас, сообщая мне, что нам пора выезжать, он начал с этих именно слов. Мой бы соотечественник в подобной ситуации обязательно закричал бы еще с порога: «Как?! Ты еще не готов? Скорее! Да скорее же!»
Если бы у Эркки, не дай бог, загорелся дом, он, наверное, и в этом случае без всякой паники сказал бы Домочадцам: «Я так думаю… что надо выносить вещи». Однако при всем том Томулайнен, как мне показалось еще вчера, успевает делать все вовремя, в предусмотренные сроки, не раньше и не позже. Неспроста видимо, поднял он меня с постели ни свет ни заря. Не зря и сейчас вот напоминает, что «надо ехать уже».
Я поставил на стол недопитую чашку кофе и заявил о своей готовности немедленно отправиться в путь.
Та же, что и вчера, машина – маленький, но вместительный «фольксваген» – стояла метрах в десяти от подъезда гостиницы. Когда я проходил мимо портье, он, заметив меня, широко улыбнулся и сказал по-русски:
– Большой вам успех, господин Воронов!
– Спасибо, – ответил я на ходу.
А сев в машину рядом с Томулайненом на переднее сиденье, поблагодарил и его за то, что он возится со мной второй день.
– Не стоит благодарности, – ответил Томулайнен, – это есть моя добрая обязанность. Я работаю в отделе печати нашего министерства иностранных дел и прикреплен к вашему пулу!
– К чему? – переспросил я, не сразу сообразив, что он употребил английское слово, означающее и «группу людей» и «бассейн».
– Все иностранные журналисты разделены на «пулы», – пояснил Томулайнен. – Чисто условно, разумеется. Для их удобств. Вы понимаете, насколько труднее было бы оказывать разные необходимые услуги разом тысяче пятистам журналистам.
– Тысяче пятистам? – переспросил я. – Позавчера мне сказали, что ожидается около тысячи.
– Мы так предполагали. Но уже вчерашний день прибыло тысяча двести. А сегодня с утра ждем еще человек триста. Я имею в виду не только журналистов, которые… ну, пишут, а и фотокорреспондентов, телевидение.
«Не позавидуешь хозяевам! – подумал я. – Полторы тысячи только журналистов! А сколько еще народа в составе делегаций и сопровождающих делегации экспертов, советников!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169