Они подошли к столам, на которых лежали газеты. На меня никто не обращал внимания, хотя я был здесь единственным человеком в гражданской одежде.
– Хай! – услышал я чей-то приветственный возглас. – Это же тот самый русский парень, который…
Голос показался мне знакомым.
Подняв голову, я увидел высокого худого человека средних лет с волосами, подстриженными ежиком, и сразу узнал в нем одного из тех журналистов, которых Стюарт притащил вчера к нашему столику.
– Хэлло, сэр! – дружелюбно произнес длинный и весело повторил: – Это тот самый русский, который сцепился вчера со Стюартом!
Я сразу оказался в центре внимания.
– Добрый день, джентльмены, – пробормотал я и встал, чтобы уйти.
Журналист в английской военной форме протянул мне руку и сказал:
– Меня зовут Холмс. А вас?
– Воронов, – ответил я, поневоле протягивая ему руку.
– Вы были на брифинге? – продолжал Холмс. – Я что-то вас не заметил.
– Не был.
– Ничего не потеряли. Разве что не услышали, как мы разделывали Росса.
– Кто такой Росс?
– Пресс-секретарь президента. Кормил нас кашей из общих фраз. Черт знает что такое…
– Отсутствие информации не помешало, однако, сочинить всю эту кучу вранья, – резко сказал я, указывая на лежавшие передо мной газеты.
В комнате стало тихо.
– Вы хотите сказать, – нерешительно проговорил Холмс, – что мы…
– Вот именно! – прервал я его и направился к выходу.
Но дверь раскрылась, и на пороге показался Брайт.
Увидев меня, он широко улыбнулся.
– Хэлло, Майкл-беби, – воскликнул он. – Не ожидал встретить тебя здесь!
Он тряс мою руку, будто хотел оторвать ее.
– Мальчики, вы видели мои снимки? – громко спросил Брайт. – Если бы не Майкл, я не сделал бы ни одного!
Я разбил камеру, а он отдал мне свою! В бар, Майкл! Мы идем с тобой в бар!
– Никуда я не пойду, – угрюмо сказал я и, высвободив наконец руку, вышел из комнаты.
Брайт догнал меня в коридоре.
– В чем дело, Майкл? – встревоженно спросил он. – Идем в бар. Я куплю тебе пару виски…
По-английски слово «куплю» звучало уместно. Но я им воспользовался.
– Тебя самого уже купили! – ответил я и ускорил шаг, чтобы отвязаться от Брайта.
– Что ты хочешь этим сказать? – растерянно пробормотал Брайт, не отставая от меня.
Я остановился.
– Как тебя зовут? – спросил я. – Полностью.
– Чарльз Аллен Брайт.
«Фото Чарльза А. Брайта», – повторил я про себя строчку в газете.
– Все ясно. Вопросов больше не имею. – Я повернулся и еще быстрее пошел к лестнице.
– Ты куда сейчас едешь? В Бабельсберг? – крикнул мне вдогонку Брайт.
В этом его вопросе мне почудился двойной смысл: он как бы снова упрекал меня, что я живу в Бабельсберге, в то время как иностранных журналистов туда не пускают.
– Я живу в Потсдаме и еду в Потсдам, – резко сказал я.
Шаги за моей спиной смолкли. Очевидно, Брайт наконец отстал…
Сейчас я был одержим одной мыслью: как можно скорее написать статью, в которой ответить всем этим новерам, сульцбергерам и брайтам.
Я решил, что поеду к Вольфам, – там спокойнее, чем в Бабельсберге, – и засяду за работу.
Опустившись на переднее сиденье «эмки», я сказал:
– В Потсдам, старшина. Шопенгауэр, восемь.
Несколько минут мы ехали молча.
– Расстроены чем, товарищ майор? – неожиданно спросил старшина.
Он внимательно следил за дорогой. У него было сосредоточенное, типично русское лицо немолодого крестьянина.
Я ощутил теплое чувство к этому человеку. Именно с такими людьми прошагал я четыре года по дорогам войны…
– Как вас зовут, старшина? – спросил я.
– Фамилия? – откликнулся он. – Гвоздков.
– Я имя спрашиваю. И отчество.
– Алексеем Петровичем на гражданке звали.
– Всю войну шоферили, Алексей Петрович?
– Зачем всю войну? Два года на танке версты мерил. На «Климе», а потом на «тридцатьчетверке».
– Теперь, значит, с гусениц на колеса?
– Теперь мир, товарищ майор. Чего же танками землю давить? Она и так еле дышит – чуть не до самой сердцевины продавлена…
– Мир, говорите?
– А как же? – Старшина посмотрел на меня с удивлением. – А зачем же люди собрались? Ну, в Бабеле этом?
Или сомневаетесь?
В голосе его послышалась тревога.
– Нет, старшина, не сомневаюсь, – сказал я, думая о своем. – Только сволочей, оказывается, еще в мире много.
– Это верно, – согласился Гвоздков. – Их и на войне смерть миловала. Больше хороших выбирала.
Но слова его доносились до меня как бы издалека. Я думал о своей будущей статье.
Итак, что же я могу противопоставить лжи западных газет? Что, кроме утверждения, что они лгут? Ну хорошо, об освобождении Европы, о целях, с которыми туда вступили наши войска, я могу писать как участник похода.
Западные журналисты не были тогда ни в Польше, ни в Болгарии, ни в Венгрии. А я был. В этом случае у меня явное преимущество. Но когда речь пойдет о Конференции…
В своем запальчивом желании немедленно дать отповедь клеветникам я забыл, что освещать ход Конференции никто мне не поручал. Я должен был писать о том, что происходит «вокруг»… А что я видел «вокруг»?
«Не съездить ли мне в Карлсхорст, – подумал я, – в это самое Бюро информации. Может быть, там известны подробности о вчерашнем заседании Конференции. Конечно, вряд ли я узнаю больше того, что сообщил мне Карпов. Но все же…»
– Разворачивайся обратно, старшина, – сказал я. – Едем в Карлсхорст.
…Когда я вернулся из Карлсхорста в Потсдам, было уже начало четвертого. Позвонил в квартиру Вольфов.
Честно говоря, мне не хотелось встречаться с Германом.
Я чувствовал себя виноватым, что организовал вчера слежку за ним. Разумеется, Вольф о ней ничего не знал – старшина действовал достаточно скрытно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119