Молодая хозяйка хотела было что-то сказать, но передумала и отпила вина. Молодой хозяин наклонился вперед, будто ему вновь потребовался давешний сапог, хотя никакого сапога поблизости не было. Тедди ласково взглянул на поросенка на полу так, будто смотрел своей Дервле в лицо, красное, как кларет, и мокрое от слез, которых я все-таки не смогла сдержать. А что касается мистера Джейкса, он так и стоял, держа бутылку, с перекинутым через руку чертовым полотенцем, и даже не пошевелился, чтобы помочь мне или тихонько приободрить словом.
Темнота наплывала плотной пеленой, я двигалась по аллеям, заваленным порушенными деревьями, за которыми прятались люди в черном с масками на лицах, пока, вздрогнув, не пришла в чувство, понимая, что за испытанный позор, за пляску поросенка на полу, оживленную мрачным юмором, должна благодарить лишь самое себя; понимая, как и раньше, что кроме самой меня никто не поможет, даже призываемая мною Богородица, ведь ее вмешательство ограничено переживаниями душевными, хотя есть люди, подвергающие сомнению даже их.
Абсолютно униженная, я нагнулась. Протянула вперед руки. Сделала шаг к поросенку. Заставила себя опуститься на четвереньки. Закусила верхнюю губу, затем нижнюю. Зажмурилась. Задержала дыхание. И затем – была не была – схватила поросенка. Так! Так! Попыталась ухватиться за это скользкое животное.
Все время в комнате царило молчание – нет, они не могли вести себя настолько не по-христиански, чтобы вот так намеренно молчать, однако именно так они себя повели. Молодая хозяйка. Мистер Джейке. Млуд, который был моим Тедди, – неважно, как они его звали и почему. И лишь когда я стала хватать этого поросенка, молодая хозяйка явно не смогла больше выносить ту боль, которую они причиняли молодой девушке, неважно, ирландке или нет, и внезапно произнесла:
Джейке! Виски!
Даже стоя на четвереньках, я поняла, что, наряду со всем прочим, послужила им дополнительным поводом к выпивке, словно они – ирландцы, каковыми на самом деле не являлись. В сумеречном свете я видела, как мимо меня проплыли ноги мистера Джейкса в черных брюках, снова потянулась к поросенку, который опять ускользнул от меня, хоть я и уцепила его за край уха, и закрутился вокруг меня кругами, пока я не схватила его за хвост, и услышала его визг, чего на самом деле быть не могло, и потянула его к себе, скользкого и горячего, еще хранящего жар углей. Не оставалось ничего иного, как затащить его к себе на колени и схватить в охапку, будто непослушного ребенка, – я так и сделала, и подняла его на грудь, уже всю измазанную его лоснящейся румяной корочкой. И, пошатываясь, встала. И своими собственными руками вернула его на блюдо, за что меня, кажется, поблагодарили или просто в унисон вздохнули, – так мне показалось, пока я машинально вытирала пот с лица, вымазав его еще больше жиром поросенка, который теперь лежал на блюде косо, ножками вверх, вместо того, чтобы лежать на брюшке, аккуратно поджав их под себя. На блюде он лежал так же, как и на полу, уж лучше бы они там лежали, подумала я и, как лунатик, побрела из этой холодной комнаты.
Поднявшись к себе, я скинула одежду и вытерлась ею начисто, затем надела ночную рубашку и улеглась в постель, чувствуя, как терзающий меня стыд перерастает в лихорадку, словно у малышки Марты, и понимая, что жар этот овладеет мною в ночной тьме.

* * *

Проснулась. Лихорадит. Но не настолько, чтобы не помнить о моральной стороне дела. Я должна перебороть свой страх перед собаками. Ни больше, ни меньше. Сей же ночью. Сей же час. Ждать я больше не могла. Пока я выбиралась, пылая, из-под жарких простыней и одеял, дыша въевшимся в них запахом жареной свинины, не переставая думала о том, что должна найти моего Тедди именно сегодня ночью, пусть меня хоть на куски разорвут. Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп – наверное, это я сама шлепала босыми ногами по коридорам, затем вверх по великолепной, можно сказать, шикарной лестнице, как будто я только что прибыла из-за океана отдохнуть месячишко – нарядная, благополучная, подшучиваю над земляками, типа «Кто же был в постели, Пэдди?» – такую я как-то раз услышала от молодой хозяйки; кроме шлепанья босых ног я не произвела ни звука, пока с неестественной уверенностью шла по этим коридорам, этой шикарной лестнице, скорее, как ночная, однако невидимая посетительница, чем как гостья, которую молодая хозяйка готова была бы принять с распростертыми объятиями. До этого еще никто не пользовался парадной лестницей с ее изогнутыми перилами, такими же широкими или даже шире, чем на моем каменном мостике, прогнившими гобеленами и пылью, лежащей таким толстым слоем, что мне следовало бы стыдиться. Не знаю, с чего я этой ночью решила подняться по лестнице у всех на виду, кто бы там ни был, но я поднялась, в одной лишь ночной рубашке, которая настолько пропиталась потом из-за трепавшей меня лихорадки, что, например, мистеру Джейксу я показалась бы голой, да, впрочем, и любому другому, кто мог бы поджидать меня в темноте верхней площадки лестницы, однако там никого и не было. На верхнем этаже старого здания ночная тьма была настолько густой и глухой, что я не видела ни зги, хотя благодаря вынужденной беготне по зову колокольчиков я точно знала, где нахожусь, и останавливалась лишь затем, чтобы облизать губы, иссушенные той же самой лихорадкой, от которой я заливалась потом. Да, я знала, где нахожусь, на этот счет не могло быть ошибки, потому что оказалась там, куда меня могли впустить лишь по вызову, но не вызывали, да это и к лучшему, говорила я себе, пока двигалась к хозяйской спальне, в которую, как я уже сказала, никогда не заходила – уборку в ней миссис Грант, по ее словам, делала сама, а ночной горшок неизменно ждал меня у двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35