У моего арбалета тетива натягивается не вульгарной мышечной силой, а специальным ключом, поворот которого закручивает прочную пружину; укладывается снаряд, устанавливается прицел, и распускается пружина, и снаряд вылетает, как будто бы выпущенный гигантской силой. Даже старцы, малые дети и убогие, вооруженные этой необыкновенной машиной, могут участвовать в битве с неприятельской армией. Но когда я представил совету свое любимое детище, безумцы разразились смехом, ослепленные завистью, и объявили мне, что руки генуэзцев не нуждаются в пружинах и что им по плечу выиграть любую битву, не прибегая к военным хитростям. И тогда, раненный отказом в самое сердце, я продал свое орудие пизанцам. Это было время, когда у пизанцев, много раз побежденных генуэзцами, осталось мало воинов, и кораблями их правили дети и старики, а также те, кто провел жизнь за чтением пыльных фолиантов. Не могли никак надеяться на победу пизанцы, разве что с помощью нежданного чуда. Этим чудом и стали мои арбалеты, которые пизанцы делали сотнями по моим чертежам. И получил я от них тридцать французских эскудо. И был я навсегда изгнан из Генуи и заочно казнен, чтобы никогда я не смог вернуться в столь любимый мной город. Теперь я продаю свои изобретения по всему миру, я, бездомный изгнанник, скитающийся по заснеженным горам, вдали от моря, небесно-голубую зыбь которого я привык видеть каждый день.
И тут он замолчал, помрачнел и выпил из своего кубка.
– А на эти тридцать эскудо, – добавил он, – я купил повозку, двух лошадей и три меры бронзовых колокольчиков.
– Три меры колокольчиков? – переспросила маркиза.
– Да, мадонна. Тех колокольчиков, чей звон вы, вероятно, слышали при моем приближении. В пять эскудо мне обошлась повозка, в двадцать – две лошади, которые отлично ходят и под седлом; у меня оставалось пять эскудо, которые я решил перевести в капитал, купив на них колокольчики, которые звенят почти как серебряные. Эти эскудо были у меня последними, и мне следовало потратить их с толком.
– Я никак не могу понять, мессер, – вступил в разговор герцог, – почему вы решили, что потратите их наилучшим способом, приобретя три меры колокольчиков…
– Потому что, монсиньор, в мире для меня не осталось ничего прекрасного, и мне хотелось, чтобы по крайней мере перезвон колокольчиков напоминал мне о минувших радостях или предрекал грядущие, буде они появятся! И если в моем сердце нет места радости, мне стоит притвориться, что где-то она все же есть, а где – мне неведомо, но я должен сообщить о ней имеющему уши, потому что это главное в жизни, как и то добро, что в мире совершается, ибо там, где нет радости, ее нужно создать, притвориться, что она есть, и донести ее до других.
И после паузы он добавил:
– Мои лошади радуются этим колокольчикам, которые облегчают им тяготы подъема в гору и трудности путешествия в тумане.
Когда мессер да Мораццоне закончил говорить, все замолчали, размышляя над смыслом его слов. Венафро поднялся и налил всем вина, говоря, что по окончании веселой и мирной трапезы он с удовольствием ознакомится с механизмами мессера Энрико, поскольку он уже давно чувствовал в себе все возрастающий интерес к науке, призванной облегчить людям тяготы труда и жизни. Между тем пришли слуги накрывать столы. Но и во время обеда разговор шел о машинах и той силе, что они дают человеку, и о том, как красиво зарождение движения, когда распрямляется сжатая до этого пружина.
– Помимо пружины, которую мы почитаем самой простой из всех природных систем, есть еще великое множество других, которые можно использовать на благо движению. Человеку следует только научиться читать великую книгу природы, и на каждой переворачиваемой им странице он найдет объяснения, как создать то, что ему нужно для жизни, а также и то, что не нужно, но так соблазнительно, что принято считать нужным.
– Вы знаете другие источники движения, мессер? – спросил Венафро, который, казалось, больше других заинтересовался разговором.
Энрико да Мооаццоне посмотрел на него долгим и несколько недоверчивым светлым взглядом голубых глаз. Потом он улыбнулся и ответил:
– Конечно, монсиньор. Для создания движения достаточно разных температур. Зажигается большой костер, теплый воздух идет кверху, подобно телу, теряющему в весе. На пустое место, образовавшееся от теплого воздуха, поступает более тяжелый холодный воздух, вот вам и движение, которое при нужном подходе может быть использовано для работы. Тот великий огонь, который порождает всегда пылающее солнце, порождает в воздухе это движение там, где рождаются пассаты, которые, подобно большой машине, беспрерывно перемещаются от самой горячей части земли, что зовется экватором, к соседним районам, где солнце останавливается для смены времен года, чтобы вернуться туда, откуда пришло.
Все в задумчивости молчали, пытаясь охватить мысленным взором трудный смысл его слов, трудный в особенности для тех, кто знал только путаный путь северного солнца и линию горизонта, прерываемую горной цепью.
– Это движение, – продолжил изобретатель, – однородно и непрерывно, именно поэтому его можно назвать тем самым волшебным перпетуум-мобиле, которое всегда было тайным желанием и надеждой всех наук.
– Но возможно ли, – прервал его Венафро, – запустить такую машину, которая будет непрерывно двигаться под воздействием этих ветров?
– Наверное, – в задумчивости ответил изобретатель. – Но на это потребуется незаурядный гений и инструменты для создания такой пружины, которой будет под силу удержать ветер. А в этих землях мне еще не случалось побывать в таких местах, где дуют пассаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35