Но часто ли это случалось, мне неведомо.
На этом странном молчаливом ужине присутствовал еще один человек, который очень редко отрывал взгляд от маркизы; его серые глаза лучились смехом, глаза казались прикованными к той части ее наряда, где меховая мантия охватывала ворот белой рубашки и белый лисий мех, казалось, соперничал с белизной нежной шеи; наверное, тайные мысли зажигали в этих глазах внезапные искорки, и едва заметная усмешка соскальзывала к красивым губам, к тонким, опущенным книзу усикам, так что все лицо излучало удовольствие и коварство. Молодой аббат Мистраль много выпил в тот вечер, но пил он не со страстностью герцога и не с мягкой грустью Венафро. Мистраль пил, преисполненный внутренней отваги, как пьет удачливый воин за победу в грядущей битве; перед каждой последующей битвой в нем разгорается с новой силой жажда сражения, и он уверен, что победит, легко и без страданий, и поэтому мысленно предвкушает радость победы. И тогда ликует душа воина и глаза выдают напряжение влюбленного, однако спокойного и уверенного победителя.
В тот вечер по окончании странно безмолвного ужина компания разошлась рано; маркиза удалилась в свои покои, и все остальные тоже постепенно распрощались. На скамье в зале остался только герцог, который сидел, словно погруженный в сон. Им все еще владел образ маркизы, и он не мог оторвать взора от скамьи, на которой она сидела. Потом он встал, подошел к скамье и провел по ней рукой, словно лаская, как если бы хотел обнаружить следы тепла и аромата женщины. Он встал на колени перед этой скамьей, положил на нее голову и надолго замер. Единственный светильник догорал, медленно угасая, поскольку никто не догадался подлить в него масла.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЛАМБРУСКО
Множество дней прошло в странной атмосфере сдерживаемых страстей, надежд и недомолвок. Это были темные дни, солнце проглядывало редко и всегда сквозь дымку, медленно падал снег, дни были коротки, ночи долги и для многих из гостей замка бессонны. Поздние восходы казались грустными, бледные и словно уставшие дни ползли уныло, сумерки наступали рано, и вечера тянулись томительно и скучно. Почти никто не выходил из замка: ни господа, ни слуги. Казалось, что мир сжался вокруг зубчатых стен, заточив в них желания и страсти, которые зрели, словно под спудом.
Герцог Франкино заботился о том, чтобы все окна занавешивались прежде, чем он войдет в комнату. С этой целью он всегда пускал впереди себя пажа Ирцио, которому вменялось в обязанность проверить, тщательно ли закрыты засовы и задвижки. Герцог проводил целые дни, скорчившись на своей скамье, завернувшись в меха, и проклинал судьбу, которая занесла его в этот ужасный уголок земли, куда весна приходит тогда, когда везде уже царит лето, и почти сразу же затем наступает осень. Он рассказывал всем о плодородной долине, где он родился, и о волшебных плодах, что произрастают в этой земле, где зреют виноград и крупный, сладкий инжир; где долгое жаркое лето наполняет кровь теплом на весь год, а короткая, хотя и суровая зима любезна сердцу разнообразными увеселениями и забавами. Закалывают жирных свиней и готовят множество очень вкусных блюд из их еще теплой крови и мяса и засаливают лучшие куски. С ветвей срезают слегка подсушенные виноградные гроздья, которые еще слаще свежих, срезают гигантские тыквы со сладкой желтой мякотью и готовят из них неисчислимое множество блюд и сластей.
– Известно ли вам, мадонна, – говорил он, обращаясь к маркизе, которая только что распахнула окно, чтобы подставить нежно-розовое лицо свое холодному зимнему ветру, но герцог в тот же момент захлопнул ставни, – известно ли вам, что из желтой тыквы придворные повара готовят самый вкусный и изысканный суп, из всех что когда-либо доводилось пробовать человеку? Это кушанье столь драгоценно, что по обычаю вместе с ним подают самое ничтожное из блюд мантуанских крестьян: кушанье это готовится из свиных потрохов. После того как все мясо сварено или засолено, остаются горячие, истекающие кровью кишки в жирной мясной пленке: именно из нее наши крестьяне изготавливают свои немудрящие лакомства. Они жарят все это на огне, чтобы вытопить жир, который потом используют в течение всего года; то, что остается, они бросают на большую раскаленную сковороду и готовят эти мелкие кусочки мяса, которые, едва они подрумянятся, едят горячими, обильно посолив. И вот заметили люди, что это блюдо, запитое терпким винцом, которое потому и называется ламбруско, не только пришлось господам по вкусу, но и великолепно готовит их желудки к поглощению изысканных яств, которые будут после него подаваться. Эти горячие шкварки едят в самые холодные зимние дни, чтобы разогреть желудок в начале обеда. А после них подают тыквенные гуанчалотти – самое изысканное из всех блюд, что готовят из тыквы.
И тут герцог замолчал, отдавшись своим воспоминаниям. Он очнулся, только когда маркиза положила ему на плечо руку и дружелюбно сказала:
– У нас тоже есть и свиньи, и тыквы, и можно было бы приготовить ужин, как принято у вас на родине, монсиньор, и выпить этого терпкого вина, о котором вы говорите и которое нам могли бы доставить из долины По, и мы утешили бы вас в вашем пребывании в этом холодном негостеприимном краю…
Герцог посмотрел на маркизу долгим взглядом, потом взял ее за руку и запечатлел на ней еще более долгий поцелуй.
– Конечно, – вступил в разговор Венафро, – мы должны устроить такой ужин и разогреть свои сердца едой и вином, чтобы прогнать зиму и те мысли, что удручают наш ум.
От слов Венафро все как будто очнулись:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35