Я уезжаю.
— Как угодно, — холодно ответил фон Хальштат и протянул руку Ирине, помогая ей спрыгнуть с лошади.
Двое из подошедших остановились поблизости, и один из них произнес:
— Забудьте, генерал. Приятель испугался собственной тени.
Чалый мерин повернулся, словно по собственной воле, и взглянул на говорившего. Лицо Шалако скрывали поля шляпы, но то, что увидел сказавший, ему не понравилось.
— Мистер, — голос Шалако звучал холодно и бесстрастно. — Я видел апачей, одного застрелил. Вы хотите сказать, что я лжец?
Человек попятился. Ему отчаянно хотелось ответить утвердительно и выхватить револьвер, но что-то во всаднике заставило его замешкаться.
— Отставить! — в голосе фон Хальштата прозвенели командирские нотки. — Карлин! Мы благодарны вам за сопровождение леди Карнарвон. Если хотите, ешьте и спите здесь, но мы тронемся в путь на заре.
— На заре вы будете сражаться за свою жизнь. Я уезжаю через час.
Он повернул чалого к резервуару с водой. Честолюбивый переселенец построил этот резервуар до того, как апачи разрушили его веру в человечество, всадив ему в живот полдюжины стрел.
Переселенец был достойным христианином и верил, что, посадив дерево и выкопав колодец, он приблизится к Богу и его будут благословлять жаждущие воды и тени.
Он не понимал, что прочие мыслят другими категориями и что для них мир — штука невозможная. Он не знал, что для апачей любой, кто не принадлежит к их племени, — враг и что в их глазах вежливость — признак слабости.
Тем не менее, телом он был так же крепок, как и духом, и три дня протянул со стрелами в животе, привязанный вниз головой к колесу фургона рядом с близкой, но недоступной водой под палящим летним солнцем.
Он не оставил записей своей философии.
Шалако напоил чалого, затем отвел его от воды, снял седло и вытер пучком сухой травы, а тем временем осмотрел лагерь. Он никогда не видел ничего подобного. Фургоны беспорядочно разбросаны по всему ранчо; работники слоняются вокруг второго костра — поменьше; одетых, словно для охоты в Англии или Вирджинии, господ обслуживает повар в колпаке и белом фартуке.
Никаких признаков подготовки к отражению атаки, полная беспечность, кругом разговоры, смех.
Самым основательным зданием выглядела конюшня недалеко от резервуара, нижний этаж сложен из глинобитных кирпичей, а верхний — из бревен. В стенах прорезаны бойницы.
В жилом доме, построенном миролюбивым переселенцем намного позже, не укроешься, так же, как и в прочих постройках. Однако они образовывали неправильный четырехугольник с домом на востоке и конюшней на юге. Загородив фургонами промежутки между ними, можно было отразить любое нападение, а в случае крайней необходимости отступить в конюшню.
Приближающиеся шаги заставили его поднять глаза.
— Шалако! Черт меня побери! Откуда ты взялся?
Шалако устало выпрямился, бросил пучок травы.
— Баффало? Далековато от Форт-Гриффина. — Он растер в пыль остатки сухой травы. — Я спустился со Сьерра-Мадре голова к голове с Чато и еще сорока апачами. Во всяком случае сейчас их сорок.
— Шутишь?
— Я уезжаю.
Баффало Харрис выругался.
— Армия даже не знает, что мы здесь! Это ты только что стрелял?
Шалако показал на заднюю луку седла.
— Полюбуйся… Стреляли издали и сбоку, а не то пуля выбила бы меня из седла.
Баффало вложил палец в выемку и тихо присвистнул.
— Да уж!
— Как тебя угораздило связаться с этими разгильдяями?
— Разгильдяями? Ты с ума сошел! Это самая оснащенная экспедиция, какую я только видел! Шампанское, крабы, устрицы… все. Жутко шикарная компания, и, понимаешь, Шалако, лучших харчей я не ел за всю свою жизнь.
— И ради этого ты готов отдать свой скальп. Седлай коня и едем.
— Не могу. Я обещал, что останусь с ними до конца пути.
Подошел фон Хальштат и, увидев Баффало, остановился.
— Харрис, вы знаете этого человека?
Баффало сплюнул.
— Да. Он служил разведчиком в армии и знает эти места лучше апачей.
— В таком случае поступайте ко мне на службу, Карлин. Подходящие люди всегда нужны.
— Если вы не поставите фургоны в круг, то скоро будете не в состоянии никого нанять. Чато начал резать своих лошадей два-три дня назад — значит, они собираются до перехода границы забрать ваших коней.
— Это невозможно. Они не могут о нас знать.
— Могут… И знают, что с вами четыре женщины, знают, сколько у вас лошадей, мулов и сколько мужчин.
Говоря это, он, однако, отдавал себе отчет, что чалый не выдержит ночного перехода… любого перехода не выдержит. Мустанг нуждался в воде, пище и отдыхе.
И все-таки он уезжал. Эти люди пришли сюда по собственной воле, по собственной воле и уйдут.
Фон Хальштат хладнокровно оценивал Шалако. Генерал должен был признаться, что чужак ему не понравился. Но человек прекрасно, по словам Баффало, знающий местность, мог пригодиться. Особенно теперь, когда нет Уэллса, если, разумеется, тот в самом деле погиб.
— Назовите цену, Карлин, и мы возьмем вас к себе. — Он вынул изо рта трубку. — По крайней мере, останетесь и увидите потеху.
— Потехи не будет, — грубо ответил Шалако. — Если только вы не родились в рубашке, то не позже, чем через сорок восемь часов, ваши мужчины все до одного будут мертвы.
Фон Хальштат рассмеялся.
— Бросьте! Голые дикари против современного оружия?!
Усталый конь дает мало шансов уцелеть, но над лагерем нависла смертельная опасность, и Шалако понимал, что у него нет иного выбора, кроме бегства, и это раздражало его.
— Мистер, позвольте я расскажу вам историю об одном выпускнике Вест-Пойнта — назовем его Феттерман. Он хвастал, что если получит восемьдесят человек, то проедет по всей стране сиу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45