и с удовольствием выпила бы стакан горячего чая.
Мать сталевара, Клавдия Саввишна, ласково ей улыбнулась довольно полными губами.
— Что это ты сегодня? — спросил Кадаганов тоном человека, который привык к странностям дочери. — Скоро поедем домой. Можешь потерпеть немного?
— Погостюйте у нас, — сказал Платон, принимая от Ларисы рукавички и шапку. — Раздевайтесь. Мама, это художник Кадаганов, что с меня портрет пишет, а это его дочка... студентка.
— Я так и подумала, — простодушно, нараспев сказала Клавдия Саввишна. — Нам, дорогой товарищ Аркадий Максимович, немало о вас Платоша рассказывал. Вы уж нас не обижайте, посидите, погрейтесь. Вот дочка ваша молодец: что на уме, то и на языке — по-русски. Я знаю, как и ее величать: Кларисса? Ай, ошиблась? Ну, пойду чайничек на газ поставлю.
И хозяйка вышла хлопотать на кухню.
Платон повесил одежду гостей: пальто и шубку на железную вешалку у двери. Аркадий Максимович остановился посреди комнаты — худой, несколько сутулый, в фетровых бурках, подвернутых ниже колен, потирая озябшие красные руки. И Платон заметил, что взгляд, каким художник окидывал обстановку, особенно конторский стол за ширмой и учебники на нем, был острый, углубленный: как в мастерской во время работы.
— Располагайтесь как в поезде, — весело сказал Платон. — Чего надо, спрашивайте у мамы, она будет за кондуктора. А я сейчас.
Он торопливо надел галстук и направился к двери.
— Вы куда? — схватил его за руку Кадаганов. — Не вздумайте чего-нибудь покупать. Имейте в виду, мы недавно пообедали и сыты... Вообще скоро поедем домой.
— Это вы сыты, Аркадий Максимович, — сказал Платон. — А Лариса, наверно, не откажется съесть за чаем бутерброд с копченой колбасой.
— Не откажусь, — сказала девушка и засмеялась. — Я просто проголодалась и хочу есть. Папа, не смотри на меня такими страшными глазами.
Кадаганов только повел бровью. Платон весело схватил черное кожаное пальто и выскочил, одеваясь в коридоре.
Полчаса спустя все сидели за столом, покрытым новой розовой скатертью. На проволочной подставке стоял зеленый пузатый чайник; между открытой банкой паштета и тарелками с нарезанной колбасой, исландской сельдью блестели бутылки с водкой, портвейном. Все чувствовали себя свободно, а Платон и Лариса ели, точно заключили соревнование, и оба без удержу хохотали.
— Получаем ордер на новую квартиру, — неторопливо, певуче рассказывала Клавдия Саввишна, держа вилку за кончик ручки. — Видите, какие обои? Под Октябрьскую хотела переклеивать, да чего уж тут? Вот пожалуйте тогда к нам на новоселье. Шестнадцать лет жались в этой комнате. Вселились сюда, когда Платоша только в школу пошел. А теперь дают отдельную в новом доме.
— Хорошая? — вежливо осведомился Кадаганов.
— Хорошая. Две комнаты, кухня, ванная своя, и все кафелем отделанные. Горячая и холодная вода есть. Платоше теперь будет где заниматься, он ведь у нас на инженера собирается. А то все сестра мешала. Только вот беда: стены какие-то чудные. В соседней квартире заговорят, а у нас как в телефон слышно. И нельзя гвоздя забить: кирпич.
Слушая хозяйку, Аркадий Максимович без всякого вкуса прожевывал кусочек колбасы и нет-нет да и поглядывал на Платона, прикидывая, как его лучше нарисовать. Дома за последние дни у него возник новый план, как исправить положение с неудавшимся портретом: этот план и привел его на квартиру к сталевару.
— Знаете, Платон Алексеевич, что я вас попрошу, поскольку мы уж заехали сюда? — сказал он. — Вы перед нашим приходом занимались? Давайте сделаем так, будто нас здесь и нет. Сядьте опять за стол, придвиньте учебник. Выходной костюм ваш далеко? Повесьте пиджак так, чтобы видно было лауреатский значок.
— Зачем это вам? — с недоумением спросила Клавдия Саввишна и поставила блюдце на стол. Чай она пила по-старинному, из блюдца и вприкуску.
Платон, как бы спрашивая, взглянул на Ларису, нерешительно поднялся со стула.
— О, — сказала девушка, с удовольствием прихлебывая с блюдца, хотя дома всегда пила из стакана. — То ли вы еще узнаете, если и дальше будете поддерживать знакомство с папой. Мне, например, приходилось наряжаться и в резиновые сапоги метростроевки, и надевать украинскую сорочку, монисты, и позировать в мордовском сарафане.
— Срисовать хотите? — догадалась Клавдия Саввишна.
— Я готов, — произнес Платон, включая настольную лампу, и придвинул учебник химии. Он чувствовал себя не совсем естественно и старался насмешливо улыбаться.
— Нет, уж вы будьте серьезны, Платон Алексеевич,— сказал Кадаганов, достав альбом и надевая очки. — Не бойтесь, я недолго, только в карандаше.
Он стал делать набросок.
Посидев немного, Платон действительно стал читать учебник. Лариса ела бутерброды, пила третью чашку и, невольно перенимая манеры хозяйки, откусывала от кусочка сахара. Видно, девушка понравилась Клавдии Саввишне, она охотно сидела с ней за столом.
— В молодости-то я была кровь с молоком, заметная, — словоохотливо рассказывала хозяйка; чтобы не мешать художнику, она понизила свой звучный голос. — А муж мне достался по плечо: правда, широкий, будто шкаф. На этом же заводе сталь прокатывал, а жил у Рогожской заставы. Женился, сказал мне: «Беру тебя, Клавдя, для породы. Пошли бог, чтобы дети в тебя родились». И правда: первенькие-то были рослые, в мою стать. Старшему сейчас под сорок, в Иркутске живет, автобазой заведует. Платоша уж предпоследний… ну, этот весь в тятю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41