— Весовщик! — громко окликнула она. — Ты заменяешь завтоком? А ну-ка, организуй колхозниц на погрузку, да живенько. Берись сам с того конца за мешок, давай понесем зерно.
Весовщик изумленно округлил редкие брови.
— Да... мое это дело?
— Может, мое? — вспыхнула Марфа.
— Оно действительно тебе вроде еще меньше... — Весовщик вынул из-под кепки карандаш, раздумчиво почесал голову. — Вон две бестарки от комбайна рожь везут. Кто ее примет, коли я мешки начну таскать?
К разговору шофера и весовщика давно прислушивалась босая ладная девушка в голубеньком выцветшем сарафане. Она проворно подошла к грузовику, с живостью сказала:
— Я приму. И запишу правильно.
В этой девушке Марфа с удивлением узнала Нюту Петёлкину. Волосы у Нюты были повязаны косынкой, а брови, лицо покрывал густой слой пыли, только блестели глаза да зубы. Она улыбнулась Солоухиной как старой знакомой — очень просто, уважительно и несколько даже застенчиво. Куда девался ее недавний гонор? Марфа отмякла, хотела сказать: «Значит, и ты тут работаешь?» Но в это время весовщик усмехнулся, передал карандаш девушке.
— Держи, Нютка. Придется, видно, грузить, не то вы с этой шоферкой еще в усы мне вцепитесь.
И бережно разгладил реденький, будто выщипанный ус.
Когда уже взвешивали последние мешки, к току на гладком взмыленном караковом жеребце, запряженном в дрожки-бегунцы, подъехал Петёлкин. Офицерские галифе его и щегольские брезентовые сапоги были в ржаной мякине и пыли. Марфа расправила натруженные плечи, насмешливо проговорила:
— Все-таки, председатель, подвели-то вы?
Петёлкин удивленно нахмурил большой, с залысиной, медный от загара лоб.
— Чем?
— Помните, поговорку мне сказали: «Конь бежит, а потом лежит».— Марфа кивнула на свой грузовик.— Вот он, мой конь. Могу и вас прокатить... хоть до самого «Заготзерна». А вот грузчики где? Ваш колхоз соревнуется с «Чапаевым», а может, и я с каким шофером соревнуюсь? А? По часовому графику я уже должна сейчас к омшанскому элеватору подрулять, а я еще и в рейс не отправлялась. Мешки сама таскаю. Что, порядок? На чей счет простой машины запишется?
— Так его! Покрепче! — сказала Нюта, весело глядя на отца.
Председатель погрозился дочке, соскочил с дрожек и поручил ей подержать каракового жеребца. Петёлкин расстегнул верхние пуговицы кителя, бодро, крепко потер ладонями щеки и сказал: «Бр-р», точно хотел встряхнуться. А лицо у него было невыспавшееся, морщинистые веки набрякли, покраснели, и всем стало видно, что держится он только усилием воли.
— Вот что, Солоухина, — решительно и сердечно сказал Петёлкин, — машину грузила — за это спасибо. Колхоз в долгу не останется: яблочками отблагодарим. А насчет простоя — видишь, с молотилкой зашились. Бригадир и сейчас в МТС сидит, торопит с ремонтом. Так что не будь мелочной. Грузчиков я тебе сам организую через двадцать минут. Закрепим их до конца хлебопоставок. Договорились?
Он хотел весело подмигнуть, да вдруг широко и смачно зевнул. Марфа лишь улыбнулась.
Перед обедом, сдавая сыну машину, она рассказала о задержке с зерном. «ЗИС» стоял на траве перед беленой избой, отведенной шоферам под квартиру. Среди вишенника в хозяйском саду виднелись две колодки, и пчелы часто залетали за плетень. Валерий шприцевал солидолом шкворни переднего моста.
— Мам! — вдруг радостно воскликнул он и выпрямился. — Я нашел выход.
— Какой?
Он показал на свой облезлый велосипед, прислоненный к завалинке и ярко блестевший спицами в прямых лучах солнца.
— «Жеребенок» мой. Пока ты будешь возить мешки на «Заготзерно», я с утра стану объезжать тока, узнавать, где есть хлеб к отправке. А в мою смену ты будешь ходить в разведку. Вот и не придется впустую гонять машину по дорогам.
Марфа засмеялась, ласково поерошила сыну курчавый чубчик.
— Ловок ты, Валерка, на выдумку. Что я без тебя делать стану, как уедешь к деду!
Парень уклонился от ласки и промолчал в ответ.

III

Погода испортилась: духоту сменили дожди. То день стоял погожий, с высокими сахарными облаками, а к вечеру небо затягивало и дождь лил всю ночь; то ночь выдавалась жаркая, сухая, утро наступало без росы, и вскоре горизонт крестили молнии, начинало погромыхивать, и лохматые черные тучи надвигались, как чьи-то огромные, грозно насупленные брови. Не успеют дороги провянуть, не успеет их обдуть ветром, как вновь замешивается жирная мазутная грязь.
В уборке и вывозке хлеба наступили перебои.
Марфа не забывала про Косоголова. Пока она здесь, в омшанских хлябях, будет делать простои, он там, в Белгородском районе, гонит рейс за рейсом и набирает тонна-километраж. В одну из поездок, пока в лаборатории брали зерно на анализ, оформляли документы, Марфа позвонила на базу. Там, далеко, за семьдесят километров, в Фетяже к проводу подошел профорг Симуков. Она узнала его по басовитому голосу.
— Иван Филимоныч?
Он тоже узнал водительницу.
— Павловна? Алло! Какие успехи?..
— Чем мне хвалиться? — сказала Марфа в трубку. — Работаем.
Она помолчала: не скажет ли что Симуков про Косоголова? Они с Валерием поставили рекорд: за рабочий день перевезли двадцать девять тонн зерна. Председатель колхоза похвалил их при народе.
Симуков понял ее:
— Косоголов тут перебросил за сутки тридцать четыре тонны. Дает жизни!
Горло у Марфы пересохло, трубка отяжелела в руке.
— Это совсем отлично, — тихо выговорила она.
— Что? — переспросил Симуков. — Павловна! Ты чего сказала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41