В знак глубочайшего доверия.Все, что было потом, происходило стремительно, как сделка на уличном углу между заинтересованным продавцом и заинтересованным покупателем. Через ее плечо Ландау бросил взгляд в зал. Он сделал это не только ради ее безопасности, но и ради своей собственной. По опыту он знал: если русские хотят что-то подстроить, то обязательно держат поблизости парочку свидетелей. Но эта часть зала была пуста, стенды под галереей находились в глубокой тени, а веселье в центре зала достигло апогея. Трое в кожаных пиджаках у входа вяло переговаривались между собой.Оглядевшись, он прочел ее имя на пластмассовой пластинке, пришпиленной ниже воротничка; при обычных обстоятельствах он сделал бы это много раньше, но ее темно-карие глаза отвлекли его. «Екатерина Орлова». А ниже – «Октябрь», по-английски и по-русски, название одного из небольших московских издательств, специализирующегося на переводах советской литературы на экспорт, главным образом в социалистические страны, что, боюсь, обрекало издательство на некоторую сероватость.Затем он ей объяснил, что надо сделать. А может быть, начал объяснять еще до того, как прочел ее имя на пластинке. Ландау вырос на улице и знал уйму всяких фокусов. Пусть эта женщина храбростью не уступала десятку львов, – наверное, так оно и было, – но в конспираторы она явно не годилась. Поэтому он без колебаний взял ее под свою защиту. И заговорил с ней, как с любой другой женщиной, которая нуждалась в его указаниях – например, как найти его гостиничный номер или что сказать муженьку по возвращении домой.– Значит, рукопись у вас с собой, дорогая? – спросил он, дружески улыбаясь и косясь на ее сумку.– Да.– В сумке?– Да.– Ну, так просто отдайте ее мне. Вот так. А теперь, – продолжал Ландау, – поцелуйте меня дружеским русским поцелуем. Из вежливости. Отлично. Вы же принесли мне официальный прощальный подарок в последний день ярмарки. Сувенир, который должен укрепить англо-советские отношения, а заодно утяжелить мой багаж, так что в аэропорту мне придется выбросить его в урну. Обычнейшая процедура. Сегодня я, кажется, уже получил по меньшей мере полдюжины таких сувенирчиков.За это время он успел нагнуться, сунуть руку в сумку, вытащить оттуда пакет в оберточной бумаге и ловко бросить его в свой «дипломат», очень вместительный, но компактный, с отделениями, которые открывались веером.– Катя, мы замужем, а?Молчание. Может, она не расслышала. Или была поглощена наблюдением за ним.– Значит, роман написал ваш муж? – спросил Ландау, нисколько не обескураженный ее молчанием.– Для вас это опасно, – прошептала она. – Вы должны верить в то, что делаете. Тогда все становится на свои места.Как будто не расслышав ее предупреждения, Ландау выбрал из груды образцов, которые отложил, чтобы раздарить сегодня вечером, комплект из четырех кассет с записью «Сна в летнюю ночь» в исполнении актеров Королевского шекспировского театра. Он демонстративно разложил их на столике, надписал фломастером на пластиковом футляре: «Кате от Ники. Мир» – и поставил дату. Затем церемонно положил комплект в ее сумку, которую всунул ей в руку, потому что она стояла ни жива ни мертва, и он испугался, что у нее не выдержат нервы или она упадет в обморок. И только тогда, продолжая держать ее холодную, но, как он сказал мне, очень приятную на ощупь руку, Ландау обратился к ней с теми словами, которых она, казалось, ждала.– Всем нам время от времени приходится рисковать, да, дорогая? – сказал он небрежно. – Собираемся стать украшением вечера?– Нет.– Хотите где-нибудь поужинать?– Это неудобно.– Проводить вас до двери?– Как угодно.– Нам все-таки следует улыбнуться, дорогая, – сказал он и повел ее через зал, сыпя словами, как положено хорошему продавцу, которым он себя вновь почувствовал.Выйдя на широкую лестничную площадку, он пожал ей руку.– Значит, увидимся снова на книжной ярмарке? В сентябре? И спасибо за предупреждение. Я его учту. Однако самое важное то, что мы заключили сделку. А это всегда приятно. Правильно?Она взяла его руку и, черпая смелость из этого прикосновения, снова улыбнулась – растерянно, но с благодарностью и почти неотразимой теплотой.– Мой друг совершил благороднейший поступок, – сказала она, отбрасывая со лба непокорную прядь. – Постарайтесь, пожалуйста, чтобы мистер Барли это понял.– Я ему скажу. Не беспокойтесь, – успокоил ее Ландау.Ему хотелось, чтобы она улыбнулась еще раз – улыбнулась специально ему. Но он ее уже не интересовал. Она рылась в сумке в поисках визитной карточки, о которой, он был уверен, она вспомнила только что. «ОРЛОВА Екатерина Борисовна» – было написано с одной стороны русскими буквами, а с другой – латинскими, как и название «Октябрь». Она отдала ему карточку и решительно пошла вниз по неимоверно роскошной лестнице, высоко держа голову, одной рукой касаясь широких мраморных перил, а другой сжимая сумку. Мальчики в кожаных пиджаках не спускали с нее глаз, пока она не прошла через вестибюль. Ландау сунул карточку в нагрудный карман, где за последние два часа их скопилось уже с добрый десяток, и подмигнул мальчикам, заметив, как они провожают ее взглядом. А те, взвесив ситуацию, подмигнули ему в ответ, ибо наступила пора гласности, когда на красивые русские ножки можно открыто обратить внимание, пусть даже и иностранцу.Оставшиеся пятьдесят минут Ники Ландау всецело предавался веселью. Пел и танцевал с мрачной шотландкой-библиотекаршей в жемчугах. Вызвал приступ дикого хохота у двух бледных сотрудников ВААПа, государственного агентства по авторским правам, рассказав им остроумный политический анекдот про госпожу Тэтчер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131