Из-за уха Бориски торчал цветок из перьев. На груди висел до блеска начищенный латунный театральный бинокль.Герасим знал, что вещи на Бориске все чужие, что он просто одолжил их у дворовых, чтобы нарядным съездить в деревню и отодрать кого-нибудь из деревенских баб на сене.Бориска вынул из кармана жестянку монпасье, поддел ногтем крышечку, вытащил красный леденец, посмотрел на просвет и закинул в рот.— На, угощайся, — он протянул баночку Герасиму.Герасим поплевал на козью ножку, засунул окурок за ухо, вытер пальцы о грудь и взял конфету.— Барыня приказывали, чтоб ты возвращался, — прочитал Герасим по губам Бориски.— М-м-м, — он отрицательно помотал головой.— Это ты барыне мычи коровой, а мне сказали тебя взад привезть и амба! Полезай в телегу, черт глухонемой.Герасим посмотрел на Бориску так, что Бориска попятился и чуть не выронил монпасье.— Ты че смотришь?! А вот я тебя кнутом! — он выхватил из-за пояса кнут и размахнулся.Но рука Герасима взмыла над головой как птица и перехватила верёвку. Кнут намотался ему на запястье. Герасим дёрнул. Бориска полетел на землю. Герасим отшвырнул кнут в сторону, поставил Бориске босую мозолистую ногу на грудь и нажал.Хромой закричал от боли и ужаса. Но Герасим не услышал его, потому что был глухонемой. ГЛАВА 2НА СЕНОВАЛЕ Бориска лежал на сеновале с Нюркой. Нюрка прикрыла наготу расписным платком и, открыв рот, слушала, как Бориска рассказывает про городскую жизнь.Хромой почесал внизу живота:— Едим мы обычно фрикасе и бланманже.— Чегой-то фрикасе?! — Нюрка охнула.— Из Франции в кастрюле привозят, — объяснил Бориска. — А ещё пьём мы шампань пузыристую… Из бутылок с золотыми горлышками… Пьёшь её гадину, а она обратно лезет через нос… Я про тебя барыне расскажу, она тебя к себе возьмёт и будешь тоже все это жрать и пить…— Неужто она тебя послушает?— Она только меня и слушает. Я при ней первый советчик… любимый… Поворачивайся задом, я тебе по-французски покажу…— Ой!… Штой-то больно по-французски…— Зато культурно… Как у маркизов…Бориска застегнул штаны. За окном чердака стемнело. Высыпали яркие звезды и на небе засияла полная, отливающая зловещим багровым светом, луна.Бориска перекрестился и поплевал три раза через плечо.— Свят-свят, — забормотал он, что-то вспомнив. — Ой, не люблю я полнолунию. Она меня страшить пуще всего живого. Круглая луна призываить к себе всех мертвяков из-под земли.Нюрка перестала заплетать косу и сказала испуганно:— Чиво такую страсть к ночи говорите?..— Так потому, что ночью это все и происходит… Днём при солнышке-то, они спокойно лежат в могилах и разлагаются на скелетов.— Уй!..— А вот ночью, как луна-то вылезет, — Бориска показал руками круг, — они, нечисти и поднимаются из своих гробов, и всех, кто им попался, душат, — он схватил себя руками за горло, высунул язык, вытаращил глаза и покраснел.— Х-рр! Х-рр! Хыр!Нюрка закрыла лицо руками и зажмурилась:— У-юй! Не пужайте меня! Уж очень я больно сильно ужаснулася!Бориска замер на секунду, а потом закатил глаза, свалился плашмя спиной на сено и задрыгал ногами как эпилептик:— Хрры-ы… — и замер.Нюрка, убрала ладонь, посмотрела одним глазом и заскулила.— И-и-и! Ой, мамочка! И-и-и!Бориска поднял вверх руки и сел руками вперёд, как он сел бы, если бы был покойник.Нюрка вскочила на ноги и хотела бежать, но Бориска открыл глаза и улыбнулся.— Шутю.— Ох, и напужали… Я чуть не умерла!— Чувствуется, — Бориска поводил носом. — Это ж разве напужал! Вот у нас во дворце знаешь, как все пужаются?!.. Кажную ночь в полную луну, по одному человеку пропадает!— Как же?!— А вот так же! У Герасима глухонемого была собачка-поводырь плюгавая. А барыне не ндравилось, как она брехала… её брехня не ндравилась… От её брехни у нашей барыни болела башка. Мингрел! — Бориска поднял вверх указательный палец. — Французский вирус болит в башке! — Тут… — он показал на висок. — И тут… — он потрогал затылок.— Батюшки! У меня тоже взапрошлый год здесь болело. От ведра. Когда меня колодезным журавлём пристукнуло… Цельный месяц… И глаз дёргался, как ёрш на сковородке…— Екысь! А у барыни кажный день такая статистика…— Чавой-та?— По статистикам я прошёлся. Мингрел.— Юха!..— Вот она и говорит в воздух: «Мало мне мингрелов в башке, так у меня ещё собака брешить во дворе!» Высовывается барыня в окошко и кричить: «Иии! Уберите собаку!» А Герасим, чья собака, спит в эту пору в сарае ничего не слышит и не идёт. Так как есть он от рождения глухой, откуда ж ему знать, что барыня кричить, а собака лаеть. Спит себе и спит. И видит сны глухонемые. А в это время во дворе — гамора! Все бегають за его собакою, чтобы её заткнуть. И, однако, никто поймать не может. Шипко резвая. Шныряить между ногами. Куснула двоих за жопу. Они тоже орать! Хоть бы псина куда убежала, а она, жучка, по двору предпочитает накручивать и гамкать, как лошадь!.. Посылают за Герасимом. Приходит Герасим, а барыня ему и говорит: «Возьми свою тварь и утопи её в реке не-ме-дле-нно! А то я тебя утоплю вместе с твоей собакой!» Взял Герасим собаку, посадил в лодку и утопил. А сам сбежал в деревню к вам. А сейчас… — Бориска сделал паузу и заговорил шёпотом, — В кажную ночь на полную луну скулёж во дворе собачий слышится. И будта бы скулит она разборчиво: «Ги-и-ра-сим! Ги-ра-сим! У-у!» И кажную ночь такую пропадает по одному человеку людей. А после их на реке утоплыми находят… Это собака Му-му приплывает со дна и ищет Герасима, который её утопил!— Да ну?! — Нюрка сидела в углу вся белая и кусала платок.— Вот тебе и да-ну! Эх, Нюра ты моя дорогая! Полный акомпалиптиз в Моске начался! Ибо сказано в писании: И мёртвые восстанут из гробов и позавидуют живым, что они живые, а они мёртвые!
1 2 3 4 5 6 7