ля иллях – нет бога! – выговорил другой.
– Глупцы! – закипятился тучный краснолицый купец в чалме из тончайшей белой материи. – Он не кончил речи. Он сейчас скажет: «ля иллях иль алла…» – Ля иллях! – повторил звучный голос, и все обернулись к говорящему. Это был высокий тощий человек средних лет, с крючковатым носом и козлиной бородой. – Ля иллах! Люди бухарские, истинно сказано, что для тысячи таких ворон, как вы, достаточно одного комка глины.
Он стоял лицом к середине улицы и подмигивал черным смеющимся глазом туда, куда смотрел, – в сторону ханского шествия, о котором все забыли.
– Это он! – закричал мехтер, министр стражи.
По всей улице прокатились звуки рожков. Пристава и стражники кинулись в толпу. Началось смятение.
Во мгновение ока улица опустела.
Только бледнолицый хан с высоко поднятыми, словно приклеенными бровями двигался по пустой улице среди своих слуг и телохранителей, как будто его ничто не касалось. Хан поднялся в арк, дворец, возносивший свои крепостные стены на искусственно насыпанном холме.
– Кто говорил с народом? – спросили татары, когда смятение улеглось. – Ходжа Насреддин! – ответил прохожий.
– Его поймали?
– Ты видел птицу, пойманную черепахой?
Ковач был закопченный полуголый человек в тюбетейке, сдвинутой на ухо.
– А, вы от Абдурахмана-Эффенди. Знаю, – отозвался он, когда татары ему рассказали, кто их послал. – Еще что знает ковач? Только конские копыта. А вам, конечно, хочется услышать, кто сидит в седле?
Он засмеялся.
– Сказал ли вам старый чудодей, что в некоей северной стране предстоят перемены и мирным торговым людям лучше выждать их конца? Потому-то тропы на Иртыш и зарастают травой.
Этот кузнец был странно осведомлен не только в княжеских, но и в купеческих делах. И слишком вольно отзывался о достойном старце, испытавшем неверную судьбу пеплом бараньих лопаток. Поистине, в славной Бухаре все люди были не теми, кем казались!
Когда же пояса татар еще значительно облегчились, ковач лукаво прибавил:
– Мои руки не касались тех коней: для Великих песков подковы не нужны. Впрочем, может быть, я найду человека, который помогал седлать. Но к чему вам это! Если у вас нет крыльев, как вам опередить всадников! Который раз они слышали эти пернатые сравнения и советы? Можно подумать, что тут крылатый народ, которому гораздо привычнее летать, чем ходить по земле.
Они вышли со злобой против этих людей, скользких, как угри.
В глиняном лабиринте, куда они углубились, путая следы, как лисица, они нашли наконец дом князя Шигея.
У ворот стояла стража, ночью в доме горели яркие огни. Но огни лгали: князь уехал на охоту. Больше лазутчики Кучума не выведали ничего. Прилежные поиски привели их даже к тайному пристанищу Сейдяка.
Цирюльник проник туда легче, чем, можно было ожидать. Но он увидел темные комнаты в странном запустении, с паучьими гнездами по углам и крысиным пометом на ложе.
Охота Шигея, исчезновение Сейдяка, всадники, ускакавшие в северную пустыню!.. Сибирские лазутчики словно описали круг: он снова возвращал их к ковачу на глухом пустыре.
К беззаботно сидящему толстому, почти безбородому человеку, с круглым лоснящимся лицом, подскочил дервиш в остроконечной шапке.
– Я ху! Я хак! Ля иллях илла ху! (То он. Он, справедливый! Нет бога, кроме него!) – выкрикнул дервиш и протянул свой чуп-каду, сосуд из тыквы. – Гм, – сказал круглый человек. – Тебя обмануло сходство. Но я все-таки не тот, о ком ты говоришь. Тебе надо вот куда…
И, взяв дервиша за плечи, он повернул его к мечети, в свод которой был замурован ларец с волоском из бороды пророка. В одно мгновение вокруг обоих собралась хохочущая толпа.
– Ты видел, откуда он пришел?
– Да. С большого базара. Я шел за ним.
– Верно! Он убедил ростовщика на базаре, что аист снес алмазное яйцо. – Нет, он сказал ростовщику: "Брось в пустой мешок столько пул, сколько ты отдал в долг беднякам, и вместо каждой вынешь тилля". Ростовщик тотчас стал кидать в самый глубокий кожаный мешок все слитки и вещи, какие у него были, потом просунул голову и половину туловища в мешок, чтобы посмотреть, как растут деньги, и застрял там.
– Я сам видел зад лихоимца, торчащий из мешка, а у меня зоркие глаза, потому что я охотник на джейранов.
– Ради бога! – взмолился цирюльник Муса. – О ком вы говорите? Кто тут был?
– Ходжа Насреддин! – отвечали ему.
– Но ведь это совсем другой человек.
– Ты, должно быть, никогда не видел его. Это он пошел в Балхе на базар ни с чем, а вернулся в шубе, на коне и с полным кошелем.
– Это он научил в Дамаске нищего заплатить жадному харчевнику звоном денег за запах плова.
– Ведающий птичьи пути! – воскликнул цирюльник Муса, торопливо продираясь в середину толпы.
Тревожные вопли рожков наполнили воздух. Стража с обнаженными мечами оцепила улицы. Людей пропускали по одному. Однако круглого человека в толпе не оказалось, хотя глухие стены тянулись с обеих сторон и в них не было норы, в которой могла бы укрыться белая бухарская кошка – не то, что такой толстяк…
Двое, каждый в трех драгоценных халатах и в сорокаоборотной чалме тильпеч, сидели на расшитых подушках. Ковры Абдурахмана показались бы в этом доме нищенскими лохмотьями. Между резными столбами галереи огромные зевы цветов краснели в тяжелой тусклой листве, окутанной неподвижным облаком приторного аромата.
Тут не было ни высокопарных обиняков, ни кур, склевывающих просяные зерна. Эти двое никем не старались казаться. Ханы возносились и низвергались; они же были их тех, чье могущество неизменно. То было само могущество Бухары.
И перед ними сидели не шорник, борец и цирюльник, но посланцы сибирской земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95