В местности Шиштамак, недалеко от речки Тары, Ермак остановился. По выжженной степи, покрытой травами, похожими на серый войлок, кочевали туралинцы. Они были нищи и беззащитны. И шайки беглых людей карачи угоняли их скот и жгли их убогие камышовые шалаши.
Туралинцы принесли Ермаку все, чем были богаты: лошадиные кожи, сыр и айран, грубое тряпье, сшитое из красных и бурых лоскутьев, шкурки желтых степных лисиц. Дети таращили черные глаза из повозок, сплетенных из лозняка, полных лохмотьев.
А Ермак не взял ничего у нищих людей и освободил их от ясака, который они раньше платили мурзам и князьям.
Когда русские возвращались из земли туралинцев, татарин, покрытый степной пылью, встретился им.
– Бухарские купцы, – сказал он, – уже на пороге твоей страны! Караван их велик.
И тогда Ермак вернулся в город Сибирь.
Здесь он ждал бухарского каравана.
Но гонец на запыленной лошади подскакал к атаманской избе в Кашлыке и закричал, что Кучум стал у Вагая и загородил дорогу бухарским гостям.
И Ермак с полусотней казаков бросился им на выручку.
Он поднялся по Вагаю более, чем на сто пятьдесят верст. Но не было ни бухарцев, ни вестей от них. Около бугра, называемого Атбаш, что значит лошадиная голова, Ермак повернул обратно. Он понял, что весть ложная.
Хан Кучум издали следил за Ермаком. Когда тот плыл, хан скрытно шел берегом. Ермак делал привал – останавливался и хан.
Возле устья Вагая Иртыш очерчивает дугу. Между краями ее прокопана перекопь. Она сокращает на шесть верст путь плывущим по реке.
Небольшой островок был между рекой и перекопью. Струги Ермака пристали к нему. Лил дождь с грозой и бурей. Пала ночь. Люди не спали трое суток. Они заснули тотчас, очутившись на размытой холодным дождем земле.
– А дозор, атаман? – напомнил Ильин.
– Иртыш ревет. Кому переплыть? Да и до стана близко…
– Ахтуба пуста, а без караула не гуляй.
– Мрут, Гавря, люди не по старости и не по младости живут…
Ильин не понял. «Выставь же дозор», – хотел было повторить он, но усталость смежила ему глаза.
То была ночь с пятого на шестое августа.
Кучум стоял на крутом берегу против островка. Татары знали место, где можно было через реку перебраться на лошадях. Но и теперь, во тьме, хан не решался еще напасть на казаков. Таким страшным было имя Ермака!
Хан вызвал татарина, приговоренного к смерти, и велел ему перебраться на остров. Тот вернулся и сказал, что русские спят и охраны нет.
Но хан не поверил ему. Татарин в другой раз кинулся в реку и принес три казачьих пищали и три лядунки.
Тогда все татары перешли реку. Они принялись резать и душить. Рев бури и шум дождя заглушали хрипенье умирающих. Только клыш, входя в тело, будил на короткое мгновение тех, у кого сон не сразу сменялся смертью. Победители отрубили казачьи головы и вздели их на пики.
Но головы атамана не подняла Кучумова пика. Его не зарезали сонным. Вскочив, он прорубил себе дорогу к реке. И уже отбился от наседавших, не чуя ножевых ран, уже добежал до воды, но волна отогнала струги. Ермак прыгнул и оступился. На нем было две кольчуги, подаренных царем. Они тянули книзу. Волна захлестнула его.
Нечеловеческим усилием он вынырнул, глотнул воздух. И тотчас быстрая струя опять смыла его. Тогда, борясь со струей, он увидел на миг, сквозь черную воду, сквозь непроглядную ночь, широкие светлые реки, караваны у стен, опоясавших города, елки на высоком берегу, их вершины – как стрелы. Он все бился с волной, стремясь преодолеть железную тяжесть, и, уже захлебываясь, искал, нашаривал дно…
АЛТЫН-ГОРА
Только один казак спасся во время ночной резни на Вагае. Это был Ильин. Он вскочил с Ермаком; вместе с ним бросился в Иртыш, но попал на татарский брод, невредимо вышел на берег и добрался до города Сибири. Матвей Мещеряк, с головой, втянутой в плечи, взвизгнул резким, высоким голосом, буравя подбежавшего неподвижными красноватыми глазами:
– Змей! Все полегли, сам цел-целехонек!..
И ударил его по лицу.
Но Ильину было все равно; он не стал отвечать Мещеряку и даже не озлобился на него.
Упала могучая рука, всех поддерживавшая, и люди почувствовали себя беззащитными. Человек выходил на улицу и вдруг срывал с себя шапку, одежду, мял и топтал их и с ревом садился, где стоял.
Колыхаясь огромным туловищем, валкой медвежьей походкой проковылял к частоколу на горе Филимон Рваная Ноздря; далеко прогудел его мощный зык:
– Сами по воле своей отсель! Кабалы избыли, хрещеные! Бей стрельцов! Душ пять около него поскидывали шапки. Мещеряк, услышав, вышел, прислонился к забору и только покривил улыбкой извилистые губы.
Но наутро город затих, придавленный унынием.
И всего через десять дней – 15 августа – русские покинули Кашлык, которым владели почти три года. Они не решились возвращаться дорогой, какою пришли, а свернули на север, Иртышом выплыли на Обь, чтобы оттуда посуху перевалить через Югорский Камень.
Казаки двигались своим походным сомкнутым строем, какого не знали в то время и многие регулярные армии. Так прокладывали себе путь среди враждебных племен. Стрельцы шли с казачьими сотнями.
Но два десятка казаков не захотели оставить Сибирь и скрылись в тайгу. И среди них был человек с изуродованным лицом, ковылявший на искалеченных ногах, и высокий сухощавый казак с русой бородкой, в которую вплетались серые нити, – Гаврила Ильин.
А пустой Кашлык занял Али, сын Кучума. Но Кучумово царство, рухнув от удара, нанесенного Ермаком, больше не могло подняться. Сейдяк выгнал Али, убил семь сыновей Кучума и стал княжить в Кашлыке. Тайбугин род в последний раз завладел своим древним улусом и восторжествовал-таки над «шибанским царевичем».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95