Он не изменился, разве что через плечо у него была перекинута кожаная сумка и отсутствовал поводырь.
Когда я подошел к нему, старик улыбнулся:
– Узнал вас по голосу, мастер Джон. Великое благо дает слепота тем, кто долго лишен зрения, – вроде меня.
Вспомнив слова, подслушанные от людей Барни, я спросил:
– А вы всегда были слепы, или же вас ослепили ребенком – чтобы сделать нищим?
– Это так говорят? Нет, на самом деле я потерял зрение в тюрьме – от лихорадки, темноты и плохой еды. Надзиратели дали мне прозвище «Блайнд Джастис» – дескать, я слеп как правосудие.
– Правосудие не слепо, – порывисто возразил я, расстроенный его признанием. – У правосудия завязаны глаза – показать, что оно беспристрастно.
– Да? – с мягкой улыбкой переспросил старик. Неожиданно мне вспомнилось, как мистер Пентекост рассказывал мне, что старый нищий пожертвовал зрением за свои принципы: согласовать оба эти объяснения казалось мне делом затруднительным.
– А как вы теперь поживаете? Где Вулф?
– Ради него и побираюсь. – Джастис показал на сумку. – Каждый день обхожу людей, которые и меня, и его знают, и они нет-нет да и наскребут крох для старой псины. Вулф умеет будить в душах лучшие чувства. – Он замолк и, как ни дико это звучит, пристально меня оглядел – я готов был в этом поклясться. – Вам, видать, любопытно, за что меня посадили. Что ж, раз вы в дружбе с мистером Пентекостом, я тебе расскажу. В молодости – а это, считай, лет тридцать с гаком тому назад, войны с Францией тогда только-только начинались – я, в числе других молодых парней, по большей части ремесленников и подмастерий вроде меня, состоял в обществе радикалов. Что мы делали? Да всего лишь собирались вместе и толковали о том, как поднять восстание по примеру французов. Но среди нас затесался правительственный шпион – джентльмен, который тоже выставлял себя радикалом. По правде говоря, еще радикальнее радикалов. Может, он им и был, да вот испугался того, что наделал. Откуда знать, почему человек поступает именно так? Ему подчас и самому невдомек. Как бы там ни было, по доносу нас схватили, а Тайный совет вынес нам приговор за государственную измену. Все, что доносчик сказал на суде, было сплошной ложью, но ему поверили. Двоих из нас повесили, а остальных отдали в матросы – то есть сослали на каторгу. Меня отправили в Халкс в Грейвзэнде на семь лет, но отпустили через три года из-за потери зрения. Но чуднее всего, юноша, вот что: сдается мне, слышал я голос этого предателя совсем недавно. Как раз когда встретил вас на улице с мистером Пентекостом.
Я онемел. Теперь слова мистера Пентекоста о принципах старика сделались мне понятны.
– Мистер Пентекост, я слышал, умер, – пролепетал я.
Старик, вздохнув, покачал головой:
– Добрее человека я не знавал.
– Где вы сейчас квартируете?
– Сказать по правде, постоянно – нигде. Плачу кое-когда двухпенсовик за ночевку, а чаще под открытым небом располагаюсь. Ну, а вы-то обеспечены, устроены? И вы, и матушка ваша?
– Да, – подтвердил я и, во избежание дальнейших расспросов, поспешил добавить: – Вот, возьмите это для Вулфа. Тут половина свиной колбаски.
Джастис, помявшись, тихо проговорил:
– Не могу вам врать, мастер Джон, хотя бы ради мистера Пентекоста. Нет больше старины Вулфа.
Я, все еще протягивая ему колбаску, не сразу собрался с ответом:
– Все равно возьмите.
Джастис взял колбасу, мы распрощались – и я двинулся в сторону Барнардз-Инн. На этот раз быстро прошмыгнуть мимо сторожки мне не удалось, из нее выскочил привратник и ухватил меня за воротник:
– Куда это ты, малец, наладился?
– Мистер Генри Беллринджер – мой друг. Я собираюсь его навестить.
– Ах, вон оно что! Мистер Генри Беллринджер – твой друг, и ты не прочь его навестить, – передразнил меня привратник, изрядно встряхнув. – А ты, приятель, сперва докажи мне, хочет ли он тебя видеть. А может, ваша милость соизволит послать визитную карточку?
– Не передадите ли вы ему, что…
– Ты что, воображаешь, я стану от тебя послания передавать? Умишком слабоват?
– Но кто же передаст?
– Я тут один. Но сегодня четверг, так? Попозже к нему прачка заявится. Вот она и передаст, если захочет.
Мне пришлось занять пост на холоде, а привратник время от времени поглядывал на меня через оконце сторожки, сидя у камелька с газетой в руках.
Часа через два прибыла жутковатая старуха с громадной бельевой корзиной на голове. Из-под грязного чепца у нее выбивались рыжеватые космы, а зубами они сжимала коротенькую трубку.
– Вот кто тебе нужен, – проговорил привратник, выглянув из оконца.
– Вы не сообщите обо мне мистеру Беллринджеру?
– А что мне от этого перепадет? – недоброжелательно покосилась на меня прачка.
– У меня ничего нет. Но я уверен, мистер Беллринджер будет вам благодарен.
– Он-то? – фыркнула прачка. – Кроме благодарности, я вряд ли чего от него дождусь. Ладно, и что надо сказать?
– Передайте, пожалуйста, мистеру Беллринджеру, что его хочет видеть друг Стивена – Джон.
Прачка слегка кивнула и вошла в дом.
Я ждал и ждал: время тянулось, становилось все холоднее. Я расхаживал взад-вперед по тротуару напротив сторожки, обхватывая себя руками, чтобы согреться.
Наконец старуха-прачка показалась в дверях.
– Что, ты все еще ждешь?
– Что он сказал?
Прачка, оглядев меня, объявила:
– Его нет. Взял и уехал.
– Давно?
Прачка и привратник, ухмылявшийся из оконца, переглянулись.
– Откуда мне знать? Вроде бы несколько недель прошло, – кинула она мне через плечо, удаляясь с корзиной на голове.
Привратник приоткрыл оконце:
– Ну, что я говорил? Зря потратишь время, если снова придешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32