я не возражаю принять предложение одного из его сыновей. Старый джентльмен вскричал: В чем же разница? У меня не поворачивался язык ответить, но тут вмешался мистер Дэниел Клоудир: Ага, теперь я понял. «Один из сыновей», а не «любой из сыновей», вот условие юной леди, и честь ее предпочтения, очевидно, досталась не мне. Папа крикнул: Похоже, так оно и есть! Молодой Питер – вот кто у нее на уме. Отлично, свадьба не отменяется. – Свадьбы не будет! – прервал его старый мистер Клоудир. – Да какая разница, одного она возьмет или другого? – Мистер Клоудир крикнул: Мой наследник Дэниел, а не Питер. Питер… Он замолк и переглянулся со своим сыном, и тот закончил за него: Мы пытались сохранить это от вас в тайне, мисс Хаффам, но мой Брат всегда был со странностями. Короче говоря, он ненормальный. Я закричала, что это гнусная ложь, и старый джентльмен фыркнул: Ах, так вы все знаете лучше всех? Тогда вам, конечно, известно, что около месяца назад нам пришлось поместить его в надежную комнату, где за ним день и ночь следит слуга, чтобы он себя не поранил. Что до вас, Хаффам, вы пообещали, что ваша дочь вступит в брак с моим наследником, а теперь, как я вижу, не собираетесь сдержать обещание. Папа сказал: Моя совесть чиста. Вы обманули меня, Хаффам. Без ваших заверений касательно этого вопроса я не ссудил бы вам деньги. Выходит, Мартин был прав, когда подозревал, что Отец согласился еще на одно условие, то есть мой брак! Папа вскипел: «Обманул»? Да как смеете вы, Клоудир, обвинять в этом Хаффама? Схватив мою руку, он до боли ее сжал. Это все ты виновата. Из-за твоего дамского жеманства я теперь в дурацком положении. Не желаю, чтобы меня обвиняли в нечестности, слышишь? Выбрось из головы Питера и соглашайся на Дэниела. Я ударилась в слезы, и Папа меня отпустил. Воспользовавшись этим, я выбежала из комнаты. По ту стороны двери я повернула затвор, в темноте пересекла комнату и заперла также и следующую дверь. Теперь я была в безопасности! Все еще всхлипывая, я привалилась спиной к двери. Сердце у меня разрывалось при мысли о том, чему подвергается Питер. И тут я вздрогнула, услышав поблизости чье-то дыхание. Чей-то голос проговорил из темноты: Мисс Мэри, это вы? Это был мистер Эскрит. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я разглядела его на обычном месте, у пустого камина. Он сказал: Меня не хватились за обеденным столом, так ведь? И правда. Никто не подумал послать за ним. Вашему Отцу я больше не нужен, мисс Мэри. Кодацил теперь у него, а обо мне он и думать забыл, хотя, если бы не я, не видать бы ему Кодацила как своих ушей. Он рассмеялся, и я подумала, а не приложился ли он тоже к спиртному. Потом он добавил: Он что же, забыл, Клоудиры меньше всего заинтересованы в том, чтобы у вас был наследник, ведь ваш законный ребенок встал бы между старым Клоудиром и наследственным имением? Я поспешно вышла и поднялась к себе.
ЗАПИСЬ ПЯТАЯ
5 июля
Я напишу им и расскажу, что случилось. Не сомневаюсь, когда они узнают всю историю, они нам помогут. В конце концов, они наши родственники. И заинтересованы в том, чтобы с тобой и со мной ничего не случилось. Но тебе я не говорю, ты не должен об этом знать. Я пойду и повидаюсь с ними тайком от тебя.
Услышав новости о Питере, я всю ночь не спала. Верно, мне случалось видеть его очень унылым, молчаливым, но словам его жестокого брата я все равно не верила. Назавтра и в следующий день я все больше сидела у себя в комнате и с Папой встречалась только за обедом – он был сердит и со мной не разговаривал. Мистер Эскрит брал еду на подносе к себе, я последовала бы его примеру, если бы Отец мне разрешил. На второй день за обедом он сказал: После того как ты в тот вечер так бесцеремонно нас покинула, мистер Клоудир и его сын рассказали мне кое-что о юном Питере – тебе, думаю, не помешает это узнать. Родня давно уже заметила его болезненную наклонность к меланхолии. Однако в последние годы, а особенно в последние месяцы, у него появились необычные симптомы, свидетельство того, что психическое заболевание приняло выраженную форму, и потому пришлось ограничить его свободу. Они опасаются не только за его собственное благополучие, но и за жизнь других людей. Он начал выдвигать самые необычные обвинения против Отца и Брата. Если он вдруг попытается с кем-нибудь из нас связаться (впрочем, по их мнению, это мало вероятно), мы должны быть настороже. По их словам, его состояние ухудшилось в последнее время из-за… из-за чего-то, что произошло в этом доме. Я спросила, что он имеет в виду, и Отец ответил: Боюсь, дорогая, что предмет его одержимости – ты. Он твердит, что любит тебя и хочет видеть. Откашлявшись, он смущенно добавил: По правде, дорогая, они говорили, что он отзывался о тебе с крайне развязной фамильярностью. Меня это очень взволновало, но не в том смысле, о каком думал Отец. Далее он повел речь о том, что, по их со старым мистером Клоудиром общему мнению, в деле о брачном союзе между мной и его старшим сыном лучше всего будет елико возможно поторопиться, так как Питер поймет, что я для него недоступна, только когда я стану женой его Брата. Тут, однако, случилось нечто необычное.
Вошла служанка с письмом, которое, по ее словам, принес к дверям какой-то швейцар. Папа удивился: Э, да тут печать Момпессонов. Я узнала герб, четыре краба по углам квадрата, один в центре и девиз: Chancerata Periat Rosa. Папа сломал печать и принялся за чтение. Увидев, как он покраснел, я спросила, нет ли там плохих новостей. Сначала он меня не понял, а потом сказал: Плохие новости? Наоборот. В жизни не получал таких хороших. Лучше не бывает. На новые вопросы он отвечать отказался, ушел в Библиотеку и не выходил оттуда, пока я не удалилась к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32